– Говорил: дохляк врать! – рявкнул Жги-Всех приятелю. – Волк уши на макушка. Я тебя в зубы бить, умник! Зуб за зуб. Вот.

– Награда за твою бабу обещана, – Куцый Хряп пренебрег угрозой северянина. – Вчера глашатаи надрывались. Мятежница она. Злоумышленница. Врагиня трона. И откуда в одной бабе столько вреда?

– Так бы сразу и начал…

– Вот мы с Ингваром и решили: грот. Куда еще сивилле идти? Они ж без грота, как шлюха без дырки… Сунулись, а тут ты. Может, оно и к лучшему. Мы добрые, мы барышом поделимся.

– А много дают?

– Тысячу золотых за голову.

– Ого! – Вульм присвистнул. – А за живую?

– Дворянство.

– На кой мне дворянство на старости лет?

– Мы с Куцый тоже так решать! Золото лучше!

– Моя доля – половина! Сивиллу-то я нашел!

– Гнёшь, волк! Если б не мы, ты б и не знал…

– Тыща золотых пялить, ничего не знать! – хохотнул Ингвар.

Ухватив пригоршню снега, он размазывал снег по губам. Вниз, под ноги Жги-Всех, падали темно-розовые капли. Казалось, норхольмец ест малину, и слюна течет по подбородку.

– Четверть, Вульм. Все по-честному.

– Сколько? – возмутился сегентаррец. – По-честному выйдет треть на рыло. Три сотни, да три десятка с тремя. А один лишний пропьем.

– Ха! Тебе б купцевать… Ладно, уболтал.

– Ага, – кивнул Жги-Всех.

– Значит, по рукам?

– По рукам.

Вульм шагнул к Ингвару, протянул руку – скрепить сделку. Хорошо помня волчьи шутки, Жги-Всех медлил. Наконец он стряхнул растаявший снег, вытер ладонь об одежду – и, на всякий случай взявшись левой рукой за меч, подал Вульму правую.

– Тварь продажная! Мразь!

Из грота выметнулась не женщина – дикая кошка. Комок яростной, опаляющей ненависти. Мех шубы – дыбом, зубы оскалены; скрюченные пальцы-когти метили Вульму в глаза – вырвать, выцарапать, а там будь, что будет. Куцый Хряп ловко подставил сивилле ногу, и женщина растянулась на снегу. Когда она попыталась вскочить, пинок под ребра вновь опрокинул ее в белое крошево.

– Хорош баба. Злой, прыткий…

Ингвар навис над Эльзой, поигрывая мечом:

– Голова рубить жалко. Давай сначала…

Он поперхнулся, не закончив фразу. Икнул: громко, утробно. Кинжал Вульма из Сегентарры по крестовину вошел в печень норхольмца. Провернув клинок, Вульм резким движением выдернул кинжал. Кровь хлынула мощной струей, заливая снег, Эльзу, сапоги мужчин. С брезгливостью человека, знающего толк в чистых убийствах, Вульм отпихнул тело Жги-Всех, заваливающееся набок. Эльза стала на четвереньки, встряхнулась по-собачьи – пунцовые брызги полетели во все стороны – и жесткая пятерня Вульма ухватила женщину за волосы. Рывок – сивилла подавилась криком, задохнулась, отчаянно запрокидывая голову, и ткнулась лицом обратно в колючий холод. Колено Вульма уперлось ей в спину между лопаток, не давая подняться. С мастерством, отточенным годами опыта, сегентаррец принялся вязать Эльзе руки, как уже проделывал это однажды в башне Красотки. Не прерывая своего занятия, он глянул на Куцего Хряпа. Коротышка успел отскочить на пару шагов и теперь стоял, пригнувшись, выставив перед собой тесак и нож – длинный, кривой, похожий на обломок сабли.

– Я ж сказал: половина – моя, – с отменным спокойствием сообщил ему Вульм. – Так и вышло. А ты: гнёшь, гнёшь… Тысяча на двоих делится без остатка. Как мыслишь, бывалый?

Коротышка не спешил убрать оружие в ножны. Сверлил Вульма подозрительным взглядом, переминался с ноги на ногу – вроде бы на месте, но на деле исподволь, едва заметно сокращал расстояние. Впрочем, сообразив, что от Вульма его маневр не укроется, Куцый быстро прекратил опасные игры.

– Оно-то делится, – бросил он, кусая губы. – Только зачем ее вязать?

– Мало ли… Может, ты в бароны метишь?

– В принцы!

– Ну вот. Потом скажешь, что я тебя титула лишил.

– Золото, – твердо сказал коротышка. – Отдаем голову, берем деньги и разбегаемся. Я тебе не Ингвар. Со мной твои штуки не пройдут.

Вульм пожал плечами:

– Как скажешь. Так я рублю?

– Руби.

Стоя в пол-оборота к Куцему Хряпу, Вульм потащил из ножен Свиное Шило. Левая ладонь сегентаррца, скрытая от Куцего, легла на рукоять кинжала. Наблюдая за действиями Вульма, коротышка приплясывал от нетерпения. Он даже подбросил к небу свой тесак – должно быть, восторг переполнил сердце – и резко, с подворотцем, взмахнул освободившейся рукой, словно в ней объявился кнут. Веревка, одним концом продетая в дырчатое «яблоко» тесака, выпала из рукава коротышки, натянулась, запуская тяжелый тесак по большому кругу. Так на корабле срывается канат, удерживающий мачту, и хлещет кого ни попадя смолёной молнией. Вульм хрипло вскрикнул, когда его многострадальное колено взорвалось дикой болью. Он неуклюже повалился на Эльзу; сивилла задергалась под тяжестью сегентаррца, будто жертва под насильником – и Вульм, рыча раненым зверем, навзничь опрокинулся в снег.

Куцый Хряп прыгнул.

Тесак уже вернулся в его ладонь; в другой хищно изогнулся нож. Куцый умел считать не хуже старого волка. Тысяча хорошо делится на двоих. А на одного – еще лучше. Искалеченный, ослепленный болью Вульм опоздал вытащить меч. Два клинка целились в его грудь, и отбить их было нечем. Коротышка учел все, кроме глупой бабы, которой оставалось жить – вдох да выдох. Освободившись от Вульма, Эльза вскочила на ноги, и Куцый в прыжке врезался в сивиллу. Плотный, крепко сбитый – ядро, не человек – он сшиб женщину в сугроб и рухнул на Вульма: неудачно, боком. Кривой нож на треть вошел в правое плечо сегентаррца, но тесак лишь без толку вспорол воздух. Куцый Хряп снова взмахнул тесаком, желая раскроить Вульму череп – и узкое лезвие кинжала, легко пробив куртку коротышки, скользнуло меж ребрами.

Вот и сердце, сказал клинок.

Хрипя, пачкаясь в чужой крови, Вульм титаническим усилием сбросил с себя мертвеца. Ногу дергало так, словно он угодил в пыточную, и палач раскаленными клещами извлекал из колена все мелкие косточки, одну за другой. На фоне этой боли нож, застрявший в плече, казался милостью небес.

– Эльза…

Он не узнал собственного голоса.

Скрип снега. Она подобралась к нему сбоку, настороженная, как крыса, готовая отпрянуть в любой миг – и броситься прочь.

– Кинжал. Возьми. Ремешок…

– Я… вы…

– Замолчи. Режь.

– Не могу. Пальцы затекли.

– Дай я…

Неуклюже, словно желая помочиться, она присела спиной к нему, подставила связанные сзади руки. Кинжал был острый, как бритва, Вульм боялся рассечь Эльзе вены. Боялся потерять сознание от боли. Боялся сдохнуть раньше, чем освободит женщину. Кровь Даргата! Он никогда в жизни столько не боялся… Проклиная судьбу, возраст, Куцего, весь мир сверху донизу – от проклятий становилось легче – Вульм справился с путами и откинулся затылком в снег, едва дыша. Хотел утереть со лба выступившую испарину – и не смог.