– У вас нет никаких причин ее пропускать, – сказал сенатор Дон Камерон. – Никто из нас не собирается в Европу раньше июля. Выставка откроется первого мая. В мае я найму несколько вагон-салонов, и мы съездим в Чикаго на несколько дней. Вы с нами, Адамс?

Генри Адамс промычал было что-то отрицательное, затем глянул на Лиззи Камерон и утвердительно кивнул.

– Хэй?

– Безусловно. Мы с вами, Дон.

– Мистер Холмс, вы присоединитесь к нам? – спросил Камерон. – Мы поставим вагоны у самого входа на ярмарку, и места для сна хватит всем.

– Спасибо за приглашение, – сказал Холмс. – Возможно, я окажусь там раньше вас. Посмотрим.

Хелен Джулия Хэй еле удержалась, чтобы не захлопать в ладоши. Она свела руки, как маленькая девочка на молитве. Генри Джеймс подумал, что ее улыбка воистину заслуживает избитого эпитета «лучезарная».

В отклонение от обычного обеденного протокола следующее блюдо, седло барашка, уложенное на теплую тарелку и политое соусом, подали уже нарезанным на тонкие ломтики. Слуги вновь наполнили всем бокалы для шампанского.

– Отменное шампанское, – сказал Дон Камерон. – Вкус кажется то знакомым, то нет. Как оно называется, Джон?

– «Королевская хартия», – ответил Хэй.

– Я думал, у «Дельмонико» эксклюзивное право его подавать! – прогремел Рузвельт.

– Да, – ответил Хэй. – Так и есть.

– Я бы лучше провела все лето на Чикагской выставке, чем в скучной старой Европе, в скучной старой Швейцарии, – сказала Хелен.

– Этим летом мы пробудем в Церматте и Люцерне с Камеронами, Лоджами и мистером Адамсом всего несколько недель, – промолвила Клара Хэй. – В июле и августе выставке придется обойтись без нас.

– Вот и хорошо, – заметил Адамс. – Я был на выставке семьдесят шестого года в Филадельфии, и, помимо предупреждения, что скоро в наши дома вторгнется телефон, все было очень скучно и помпезно. Скучнее Швейцарии, Хелен.

– Зато как там было весело, когда с Кастера сняли скальп, – вставил Джон Хэй.

– Джон! – возмутилась Клара.

Хэй смиренно положил руки на колени и сделал пристыженное лицо.

– На Чикагскую выставку приедет Буффало Билл со своим шоу «Дикий Запад», – сказал Рузвельт. – Я слышал, что они представят разгром Кастера, причем некоторые индейцы, участвовавшие в резне, будут играть самих себя. Должно быть очень занятно.

– А в засаде, которую устроили Кастеру, не участвовал Бешеный Конь? – спросил Дель.

– Участвовал, – прогремел Рузвельт, поворачиваясь всем торсом, чтобы одарить широкозубой улыбкой каждого из присутствующих. – Но Бешеного Коня мы убили в семьдесят седьмом.

– Вы ведь готовите к печати историю Дикого Запада, мистер Рузвельт? – спросила Лиззи Камерон.

Рузвельт кивнул массивной головой и тут же робко потупился:

– Да. Она будет называться «Покорение Запада». Тома первый и второй выйдут этим летом. Однако хоть я и потратил на эту книгу годы, мне неловко упоминать ее в обществе столь видных историков.

Джеймс подумал, что Рузвельт, вероятно, прав. Генри Адамс по праву считался самым выдающимся американским историком современности, а его девятитомное сочинение об эпохе президентства Джефферсона – шедевром исторической прозы. Книга Джона Хэя о Линкольне, под началом которого тот служил, написанная в соавторстве со старым другом Джоном Николеем, прекрасно продавалась в Америке и Европе и прочно заняла место лучшей и главной биографии Линкольна. Генри Кэбот Лодж не только вел род от близких друзей Джорджа Вашингтона, но и написал о нем магистерскую диссертацию. Молодому Рузвельту, при всем его недюжинном уме, было от чего оробеть в сегодняшнем обществе коллег-историков.

«Да и политиков, к слову», – подумал Джеймс.

Дон Камерон заговорил, и Джеймс, забывший, что супруг печального образа – тоже американский сенатор, даже удивился, какой же у него сильный и звучной голос.

– Меня можете не опасаться, мистер Рузвельт. Я не пишу ни о ком и ни о чем. Зачем мне это? Куда приятнее читать истории и биографии в тиши моего кабинета.

– Однако вам есть о чем писать, Дон, – сказал Джон Хэй. – Вы ведь были военным министром при президенте Гранте во время Великой войны сиу?

Камерон кивнул.

– В интересное время мы живем, – заметил Адамс. – Совсем недавно, по крайней мере по меркам истории, мы наблюдали, как индейцы уничтожают армию Кастера и наводят ужас на весь Запад, сегодня платим за представление, в котором те же дикари разыгрывают собственные зверства. Резня без крови. Битва без смертей.

– Мистер Рузвельт, – сказала Нанни Лодж, – у вас есть ранчо где-то на западе… или было. Случалось ли вам стрелять в индейцев?

Джеймс опасливо взглянул на молодого человека. Рузвельт купил ранчо и уехал туда после смерти обожаемой первой жены, Алисы, которая скончалась в феврале 1884-го сразу после рождения дочери. Как Адамс никогда не говорил о Кловер, так и Рузвельт никогда прилюдно не упоминал Алису. Похоронив ее, он оставил новорожденную дочь, которую тоже назвали Алисой, на попечение своей сестре и уехал в Дакоту, чтобы начать жизнь ранчеро и ковбоя.

Рузвельт улыбнулся Нанни еще шире, чем улыбался до сих пор, – Джеймс и не думал, что такое возможно.

– Миссис Лодж, я стрелял в индейцев, белых бандитов, пьяных мексиканцев, трезвых мексиканцев, гризли, волков, скорпионов, гремучих змей и в сотни других мерзейших божьих тварей. И я, как правило, не промахиваюсь.

– Относите ли вы индейцев к мерзейшим из божьих тварей, мистер Рузвельт?

Рузвельт обратил взгляд на Лиззи, и в свете хрустального канделябра его пенсне блеснуло, как два маяка.

– Как убедился ваш супруг, миссис Камерон, когда был военным министром, – сказал он, ни на миг не переставая улыбаться, – самая праведная война – это война с дикарями… хотя верно и то, что такие войны – самые жестокие и бесчеловечные. Все цивилизованное человечество в долгу перед грубыми поселенцами, которые ремингтоновскими винтовками и ножами Боуи очистили наши западные земли от дикарей.

– Так вы считаете, что в будущем нашей страны нет места для индейских народов? – тихо, но с нажимом спросил Джон Хэй.

– Американцы и индейцы, буры и зулусы, казаки и татары, новозеландцы и маори, – проревел Рузвельт. – Во всех этих случаях белый победитель, как бы ужасны ни были многие его деяния, закладывает фундамент будущего величия могущественных народов. Бесконечно важно отобрать Америку, Австралию, Сибирь у красных, черных и желтых аборигенов и превратить эти земли в наследие доминирующих рас.

Шеф-повар Рэнхофер вкатил на тележке свой сегодняшний шедевр: наутилус из теста, выпеченный в особой форме и начиненный тонкими ломтиками паштета из гусиной печенки с трюфелями, уложенными слоями и залитыми прозрачным желе. Теперь слуги резали пирог и раскладывали его на подогретые тарелки. Однако никто, кроме Рузвельта, не приступил к еде даже после того, как тарелки поставили на стол. Уязвленный шеф-повар удалился на кухню, а гости по-прежнему сидели над нетронутым паштетом, ожидая, что Рузвельт скажет дальше.