– Футболом? – непонимающе переспросил Джеймс. Сочетание слов «американский» и «футбол» ничего ему не говорило. – Но мне казалось, там бьют именно ногами.

– Нет, это совершенно новая игра, – ответил Хэй. – Что-то среднее между европейским футболом и регби, но ближе к регби. Ее придумал лет десять назад тогдашний йельский студент Уолтер Кэмп, ныне – заместитель ректора по спорту и главный тренер. Теперь в Лиге плюща повальная мода на футбол. Гарвард и Йель каждый год сходятся в смертельной схватке. В прошлом году гарвардский шахматный гроссмейстер Лорен Деланд предложил новый сокрушительный маневр… или метод… не знаю, что это такое, слышал только название: «живой клин». И все равно Йель выиграл со счетом шесть – ноль. Адельберт спит и видит, как будет играть в команде Уолтера Кэмпа.

– А Хелен завтра тоже будет? – спросил Джеймс. Он бы выколол себе глаза тупым ножом, если бы это позволило уйти от разговоров о спорте. – Ей ведь уже… восемнадцать?

– Да, – ответил Хэй. – И она очень увлечена сочинением стихов и даже рассказов. Не позволяйте ей на вас наседать, Гарри.

– В Лондоне, в тринадцать лет, она была очаровательной собеседницей, – сказал Джеймс. – Буду счастлив, если она насядет на меня с литературными вопросами.

– Адамса надо познакомить с Шерлоком Холмсом, – проговорил Хэй неожиданно серьезным тоном. – Это главная причина встречи, хотя, конечно, и с вами Адамс захотел бы увидеться первым делом. Он очень огорчен, что пропустил ваш приезд. Однако я не соображу, как лучше рассказать ему… про всю историю с Холмсом. Как по-вашему, кто появится здесь завтра: Шерлок Холмс или Ян Сигерсон?

– Кому адресовано приглашение? – спросил Джеймс.

– Мистеру Шерлоку Холмсу.

– Тогда я почти уверен, что придет мистер Холмс.

– Да, чуть не забыл… – сказал Хэй, провожая Джеймса к дверям. – Мы пригласили Малыша.

– Малыша… – повторил Джеймс. – Ой… Ой-ой. Я все время забываю, что он сейчас в Вашингтоне.

– Он клятвенно обещал мне, что постарается вести себя прилично, – сказал Хэй.

Улыбка Джеймса на две трети выражала иронию, на треть – предвкушение.

– Посмотрим, – сказал он. – Посмотрим.

* * *

Шерлока Холмса пригласили на воскресный обед к Хэям как «мистера Шерлока Холмса», так что он явился в образе мистера Шерлока Холмса. Его второй и третий чемоданы, отправленные на адрес британского посольства в Вашингтоне, наконец прибыли, так что сыщик оделся по последней лондонской моде. Он был во фраке, в лаковых туфлях, начищенных так, что они при необходимости могли бы служить сигнальными зеркальцами (но не в сверхмягких джазовых туфлях «Капезио», которые надевала на танцы молодежь), черной пелерине на малиновой подкладке, шелковом цилиндре высотой шесть с половиной дюймов, жилетке с лацканами, ослепительно-белой манишке со стоячим воротничком и – поскольку это был званый обед, а не бал – без белых перчаток.

Другие мужчины были одеты так же. Холмс не видел ни одного смокинга (менее парадного и, на его взгляд, крайне вульгарного одеяния). Хэй представил гостей друг другу, и Холмс вынужден был признать, что самый старый и красивый фрак – у Генри Адамса. Даже поношенность лишь подчеркивала благородство; новый фрак Генри Кэбота Лоджа стоил, вероятно, раз в пять дороже, но и близко не мог тягаться с ним в элегантности. Лишь один из присутствующих не выглядел так, будто родился во фрачном костюме: хозяйский сын Адельберт, настолько мускулистый и толстошеий, что казалось, одежда трещит на нем по швам.

Дамы в целом – если не считать отдельных мелочей – тоже держались высочайшего стандарта англо-американской моды.

Гости успели обменяться несколькими вежливыми фразами, после чего всех позвали к столу.

Холмс вынужден был признать про себя, что впечатлен. Он обедал у принца Уэльского, у короля Скандинавии, у многих аристократов по всему миру, но еще не видел более великолепного помещения, канделябра, стола. В банкетном зале легко разместились бы пятьдесят членов Госдепартамента, и Холмс невольно восхитился, что Клара Хэй сумела превратить его в идеальную столовую для двенадцати гостей – восьми мужчин и четырех дам.

Недостаток дам за столом восполнялся тем, как умело хозяева рассадили приглашенных и расставили букеты – очень красивые, но невысокие, чтобы не закрывать лица визави. После того как слуги в черных фраках, стоящие за каждым стулом, помогли гостям отыскать свои места, Холмс посмотрел, кто где сидит.

Во главе стола восседал не Джон Хэй, как можно было ожидать, а Генри Адамс. Этим подчеркивалось, что обед дается по случаю его возвращения; а кроме того, более высокое сиденье как бы добавляло лысеющему коротышке роста, чтобы он не был ниже всех присутствующих.

По правую руку от него – с той же стороны, что и Холмс, – сидели новый сенатор от штата Массачусетс Генри Кэбот Лодж (холеное лицо, ухоженные борода и усы, холодный – очень холодный – взгляд), затем – дородная и оживленная Клара Хэй (ее платье темно-лазурного шелка с рисунком из павлиньих перьев гранатового цвета, того же, что атласные рукава и бархатная отделка, выглядело бы единственным и неповторимым, не будь оно напечатано в мартовском номере «Харперс базар»), сенатор от штата Пенсильвания Джеймс Дональд Камерон (в его темных глазах, как и в обвислых усах, сквозила глубокая тоска), сам Шерлок (прямо напротив Генри Джеймса, что явно не было случайностью; со своей позиции в средней части стола сыщик и литератор могли отвечать на вопросы с обеих сторон) и юный Дель Хэй, явно не чувствующий и тени смущения в обществе таких особ, как Генри Адамс, сенатор Дж. Дональд Камерон, писатель Генри Джеймс и конгрессмен-миллионер, обладатель ледяного взгляда Генри Кэбот Лодж, лишь месяц назад ставший сенатором США.

В конце стола слева от Холмса расположился другой почетный гость, член Комиссии по гражданской службе США Теодор Рузвельт. О нем сыщик не знал почти ничего, только слышал от Джеймса, что Адамс, Хэй и Кларенс Кинг, давние знакомые молодого Рузвельта, иногда называют его Малыш.

И тем не менее человек этот чрезвычайно заинтересовал Холмса. Теодор Рузвельт излучал агрессивность, хотя всего-то и успел, что придержать стул юной Хелен Джулии Хэй слева от себя, сесть и с улыбкой оглядеть собравшихся. Прищуренные за пенсне маленькие глаза, армейского вида усы, лошадиные зубы, напряженная гримаса жеребца-производителя перед случкой, квадратная фигура, заключающая в себе такую мощь, что даже здоровяк Дель по контрасту словно сделался меньше, – все в Теодоре Рузвельте рождало ощущение, что он сейчас набросится на гостей с кулаками.

«Или проглотит их, не жуя», – подумал Холмс.

Восемнадцатилетняя дочь Джона Хэя Хелен сидела слева от Рузвельта, и Холмс, всегда объективный в подобных наблюдениях, видел, что она – из тех редких красавиц, которые и впрямь дотягивают до современного идеала «девушек Гибсона»: безупречная головка на длинной белой шее, мягкие волосы забраны вверх и падают на лоб задорной гибсоновской волной, шифоновое платье подчеркивает модное сочетание осиной талии с пышностью форм, спортивная легкость и выражение ума в ясных глазах.