Когда новости кончились, Джейн принялась рассказывать Грэшему о детях. Как маленькая Анна спросила у нее, что такое дурная болезнь, и как она попыталась ответить, стараясь не навредить своим ответом невинной детской душе, но Анна есть Анна, дочь моментально поняла, что мать от нее что-то утаивает, хотя и не стала задавать новых вопросов. Видимо, внутреннее чутье подсказало малышке, что не стоит лишний раз огорчать маму.

А потом Джейн заговорила о том, как любит его. Как, будучи еще маленькой девочкой, которая за свою короткую жизнь натерпелась и голода, и побоев, увидела, что к ним в деревню въехал верхом худой, осунувшийся мужчина, однако, судя по виду, лорд, а рядом с ним другой человек, огромный, как гора. «И как только богач может быть таким худым и таким несчастным?» — подумала она тогда. Но зато какой красавец! Он заговорил с ней у пруда, но тут из дома вышел отчим и принялся хлестать ее розгой, и тогда он… он сломал отчиму руку. Завязалась драка, и все кончилось тем, что она уехала вместе с ним из ненавистной деревни. Увозил ее оттуда, посадив в свое седло, человек-гора. Она кричала, требовала, чтобы ее выслушали, и им ничего другого не оставалось, как ее выслушать, и она заявила, что коль скоро спас ее именно он, то она согласна ехать лишь на его лошади и ни на какой другой. И тогда Грэшем, презрительно скривив рот, посадил ее к себе, и они с триумфом въехали в Лондон. И в тот самый первый миг, едва увидев его, своего рыцаря в грязных доспехах, она решила, что он будет единственным мужчиной в ее жизни. До этого ей не раз приходилось отбиваться от домогательств со стороны других мужчин и даже парней из числа прислуги. Правда, стоило смерить такого навязчивого ухажера презрительным взглядом, как тот спешил оставить ее в покое. Она была создана не для них, не для этих мужланов. А дальше она взялась вести его дом, сама не отдавая себе в том отчета, стала его экономкой, а потом, в один прекрасный вечер, заставила его взглянуть на себя как на женщину.

А поскольку Джейн была одинока, страшно одинока и более чем когда-либо боялась потерять того, кто был смыслом всей ее жизни, то поведала ему о пережитом ужасе, когда она, прижимая к себе детей, тряслась в карете, а карету швыряло из стороны в сторону, и она боялась, что они вылетят на дорогу. И как потом карета замерла на месте, и чьи-то руки грубо вытащили ее наружу, и она в гневе и страхе потянулась за ножом, который всегда носила в ножнах на ноге, но в этот момент кто-то нанес ей удар по голове. Она рассказала, как потом пришла в себя и, к своему ужасу, обнаружила, что, словно рабыня, связана и скована по рукам и ногам. Рассказала о полной своей беспомощности перед лицом жуткого монстра. О том, как укоряла себя за то… что сразу не заподозрила неладное. Вот он, ее муж, на ее месте сразу бы все понял. Она же просто слабая, глупая женщина — ее место в кладовой, где она проверяла припасы; когда же ей выпало настоящее испытание, она сделалась беспомощной, как ребенок. А потом она с ужасом поняла, что сейчас произойдет с ней, и ее едва не вырвало от омерзения. Сейчас, на глазах у детей, это гадкое, покрытое гнойными язвами чудовище надругается над ней, и она не сможет ничего сделать! Машинально Джейн сильнее сжала руку мужа в своей, а сама посмотрела на огонь, словно в языках пламени узрела свой собственный ад. Неужели она родилась на свет для того, чтобы принять в себя этого гнусного сатира? Впрочем, со многими женщинами случались вещи и похуже, но они молча сносили унижения. Да, но только не на глазах у детей! А дурная болезнь! Ведь это наверняка сифилис. И как потом жить, хотя неизвестно, сколько еще проживешь, как потом посмотреть в глаза мужу? И тогда пришел ответ: она откусит себе язык и умрет. Она как можно шире открыла рот, готовясь исполнить намерение, но в этот момент в их лодку врезалась другая…

Джейн тяжело дышала, ее пальцы впились в руку мужа. Ответное рукопожатие. Не веря своим глазам, она посмотрела вниз. Его рука нежно сжимала ее пальцы.

Джейн склонилась над сэром Генри. Его глаза были по-прежнему закрыты. Из глаз жены на веки Грэшема капнули, одна за другой, три огромные слезы.

— Тепло, — произнес он. — Тепло.

Открыв один глаз, сэр Генри пару раз мигнул и вновь прикрыл веко. Джейн тотчас схватила лежавшее рядом полотенце и вытерла мужу лицо. Он говорил с трудом, едва слышно, полушепотом. Джейн припала ухом почти к самым его губам.

— Почему я не там… — прохрипел он, — почему я не там… — Затем что-то еще, на этот раз чуть слышнее и с открытыми глазами: — Ты для меня никогда не умрешь… Никогда.

Джейн закричала от радости, закричала во весь голос, чтобы ее слышали все в доме. Разбуженный криком Манион вскочил, словно услышал сигнал тревоги и сейчас ринется в бой с проклятыми испанцами.

«Если он вдруг очнется, — еще в самом начале предупредил доктор Напьер, — говорите с ним, постарайтесь не дать ему снова впасть в забытье».

В своей решимости Джейн не ведала меры. Она плакала, трещала без умолку, не давая мужу сомкнуть глаз, заставляла говорить его самого — в общем, заставляла жить.

«Быть мертвым гораздо легче, — подумал Грэшем. — Гораздо спокойнее. Гораздо тише. Но здесь все-таки лучше». Он заглянул Джейн в глаза и улыбнулся.

Конец марта — 27 июня 1613 года

Лондон

Дел было невпроворот. Но пройдет еще много месяцев, прежде чем ему хватит сил взяться за них. А пока Грэшем, недовольно ворча, продолжал лежать в постели, ожидая, когда срастется сломанная нога. Что поделать, ведь от того, насколько точно он выполнит предписания врачей, зависит, будет ли он потом хромым или нет. Сэр Генри распорядился, чтобы ему принесли гири, и часами истязал себя упражнениями, стараясь сохранить силу мышц хотя бы в верхней части тела.

Рука его зажила наилучшим образом. Нет, конечно, на ней остался шрам. Скажем так, новый след составил компанию старым, которых на теле Грэшема хватало с лихвой, однако силы и ловкости рука не утратила, а это самое главное.

Всего во время гонки за каретой они потеряли пять человек, еще один на всю жизнь остался калекой. Кучер Джон отыскался, правда, в весьма плачевном виде, в каком-то закоулке. Кто-то раскроил ему череп. В принципе удар должен был его убить; судя по всему, так было и задумано. Двое слуг были на реке и у театра «Глобус», когда на них напали какие-то головорезы. Каждую смерть Грэшем ощущал почти как смерть своего брата. Раны затягиваются, но шрамы остаются. Люди умирают, и ничто их уже не вернет. Юный Том получил повышение до помощника кучера. Ни один генерал не обозревал свою армию с такой гордостью, с какой Том смотрел на карету, когда в одно прекрасное утро ему было доверено самому сесть на козлы. Экипаж был тяжел и неуклюж, но для Юного Тома не нашлось бы ничего прекраснее на целом свете. Каждый раз, когда карета выезжала за ворота дома, в сундучке на всякий случай лежали пистолеты и четыре заряженных обрезками гвоздей мушкетона. Уолтер Эндрюс и его матросы тоже перешли на службу к Грэшему.