В 1859 году Андрей писал своему внуку Косте: «Бабушка внучку посылает некоторые подарочки, и Дедушка одни только воздушные поцелуи да советы, которыми всегда так щедро наделяет»[674]. Итак, Андрей и Наталья играли свои роли уже для второго поколения: Наталья передавала материальные подарки, а Андрей – лишь «воздушные поцелуи», то есть любовь, и «советы» – нравоучения. Эти роли были чем-то большим, нежели простым распределением родительских обязанностей; они определяли связь родителей с детьми и то, как проявлялась родительская привязанность. Согласно дискурсу, доминировавшему в период, когда Чихачёвы писали свои дневники и письма, материнство было основным элементом женственности; с ним была связана самая важная часть жизни женщины, ее наиболее значимый вклад в общественное благо и основной мотив всех ее действий[675].

Образ матери стал важнейшим элементом идеологии домашней жизни XIX века во многом благодаря идее «республиканского материнства», детищу Французской революции: революция определила гражданство как набор обязательств и расширяющуюся сферу общественной деятельности, а под «гражданином» подразумевался, конечно, мужчина. По мере расширения сфер деятельности и прав мужчин пространство, оставленное женщинам, сужалось, и центром его все чаще становился долг воспитания будущих граждан Республики. К 1830‐м годам идея республиканского материнства полностью сложилась и на большей части территории Европы стала самым распространенным мерилом ценности женщины, ее успеха и в целом женственности. Хотя Российская империя была вовсе не похожа на республику, этот элемент идеологии домашней жизни через справочную и дидактическую литературу проник и в повседневную жизнь Чихачёвых. Российская монархия также стремилась поддерживать представление о матери – хранительнице семейного очага (хотя, естественно, отделяла его от идей гражданства и других идеалов республиканизма и среднего класса)[676]. Место, отведенное в дневниках Натальи ее работе в имении, и характер этой работы подчеркивают, сколь важным выполнение этих обязанностей было для ее роли хозяйки. Равным образом, практически полное отсутствие в этих документах идеализированного образа матери свидетельствует, что в этой модели устройства семьи материнские обязанности проходили под рубрикой управления домашним хозяйством и имением. В этом смысле материнство, прежде всего, понималось как обязанность обеспечить материальное благополучие детей, что составляло резкий контраст с сентиментальной ролью воспитательницы и нравственной руководительницы, отводившейся матерям в рамках идеологии домашней жизни, поддерживаемой и распространяемой и российской государственной идеологией, и тесно связанной с ней журналистикой[677].

Невозможно объяснить отсутствие определенных образов материнства в дневниках Натальи тем, что она не интересовалась материнскими заботами или тяготилась ими, ибо косвенные данные свидетельствуют о ее глубокой привязанности к своим детям. Она оставляла свои другие обязанности, чтобы ухаживать за ними во время болезни, протестовала против решения Андрея отослать их из дома для учебы, поскольку не хотела с ними разлучаться, а позднее внимательно следила за путешествиями сына. Каковы бы ни были ее чувства и опыт материнства, они не нашли отражения в ее личных записях, а значит, Наталья, по-видимому, не считала их чем-то отдельным от ее первоочередных обязанностей управительницы имения. Итак, если на Западе идеальная мать-воспитательница была воплощением самой сути женственности, то Наталья иначе понимала свой долг и относила материнство исключительно к личной или частной сфере жизни, по большей части не нашедшей отражения в ее записках. Наталья могла трудиться в значительной степени (или даже в первую очередь) ради благополучия близких, но она (и ее муж) включала в круг своих обязанностей заботу не только о детях, но и о крепостных и других зависимых лицах. Бремя родительства она делила с Андреем – воспитание и наставления решительно относились к его сфере деятельности.

Как было показано, в дневниках Натальи материнство присутствует незримо: физический ущерб, нанесенный ее здоровью родами и выкидышами, труды и планирование, имевшие целью материальное благополучие ее детей. В одной из редких заметок про время, проведенное с детьми, она также приглашает брата на обед (то есть заботится о его материальном комфорте): «Не вздумает ли милый наш братикосочка расхлебать с нами солянку очень порядочную; очень бы хорошо сделал. Алеша в восхищении от книги Золотое зеркало сидит у меня и читает»[678]. Практически каждый раз, когда Наталья пишет о детях, она упоминает и мужа – ее тревоги касаются «их» обоих, то есть мужа и жены (курсив автора):

Наталья весьма прозаически рассказывает о своих детях, и выраженное в записи беспокойство терзает обоих супругов. Когда же Андрей описывает заботы жены о больных детях, он использует уменьшительные суффиксы и фигуры речи, чтобы изобразить трогательную сцену семейной жизни: