Хотя Андрей вдохновлялся «западными» идеалами домашнего блаженства, почерпнутыми из прочитанного, Чихачёвы все же связывали заимствованный образ безупречной матери (центральное понятие идеологии домашней жизни) с необходимостью руководить более обширным «семейством», включавшим крепостных, от которых зависели доходы и даже личная безопасность помещиков. Роли Андрея и Натальи не уравновешивали друг друга, они не были равными и самым решительным образом отделялись друг от друга, но их отношения были устойчивы и позволяли достигать поставленных целей. Описанные здесь мужская и женская сферы деятельности включали в себя различные занятия, отвечавшие потребностям, которые отличали живших в большей изоляции друг от друга менее состоятельных и менее влиятельных российских дворян от равных по статусу семей в Западной Европе и Америке. Андрей никогда не отвергал, но и не принимал полностью ни западноевропейский идеал домашней жизни, ни модель «Домостроя». Элементы каждой из этих систем он подгонял под собственные обстоятельства, и каждый из них составлял важную часть целого. Хотя наиболее важным фактором, определявшим распределение обязанностей между супругами Чихачёвыми, были тяжелые экономические условия провинциального землевладения в России, то, как именно Андрей и Наталья понимали свои обязанности (материнские – как обеспечение насущных потребностей, отцовские – как нравственное и интеллектуальное руководство), не только обеспечило выживание семьи. Это также позволяло оправдать крепостничество, осмыслить роль мужчины в империи, где подданные были почти полностью лишены права голоса, и воспользоваться немногими предоставленными им коммерческими и профессиональными возможностями.

Когда Андрей писал свою статью о «важности хозяйки в доме», он описывал и воспевал не только роль Натальи, но одновременно и свою собственную: публикуя статью о своих идеях, Андрей вступал на интеллектуальное поприще «вне дома». Однако то был кульминационный момент многолетней эволюции его роли в хозяйстве. Изначально он определял свою роль ýже (хотя в переносном смысле все еще помещал ее «вне дома») – в качестве интеллектуального и нравственного руководителя семьи и деревни. На протяжении долгих лет практически все его время было посвящено решению одной важнейшей задачи: воспитанию детей добродетельными и хорошо образованными людьми.

Андрей Чихачёв определял сферу своей деятельности как область интеллектуальных размышлений, писательства и преподавания. Наиболее весомый вклад в жизнь семьи часто погруженного в отвлеченные «труды» Андрея состоял в воспитании или нравственном руководстве детьми. Андрей считал воспитание серьезным интеллектуальным предприятием, имевшим огромное личное и нравственное значение. И хотя Андрей постоянно находился дома, старания дать детям образование (и, в более общем смысле, умственный труд) представлялись ему делом «внешним» или общественным, которое он рассматривал как мужское занятие. В 1830‐х годах Андрей прилагал больше всего усилий либо к прямому надзору за детьми и их обучению, либо к продолжению собственных занятий, призванных сделать его лучшим воспитателем или учителем нравственности[693]. Он верил, что ученые занятия совершенствуют «душу и сердце», а также разум и что они необходимы, «чтобы оставить хорошее о себе воспоминание»[694]. А потому он сам всю жизнь учился и наставлял своих детей.

Русское слово воспитание, которое Андрей использовал именно для того, чтобы говорить об этих своих обязанностях, не имеет точного эквивалента в английском языке. Его можно перевести английским nurturing, но (помимо внушения норм нравственности и правил хорошего тона) оно также содержит смыслы, передаваемые словом education. Достойное воспитание формирует личность молодого человека, дает ему или ей нравственный стержень, а также знания и манеры, которые считаются приличными конкретному положению и полу. В середине XIX века в Европе под влиянием французского Просвещения воспитание считалось предметом исключительной общественной и гражданской значимости. Идеи Просвещения о том, что, во-первых, разум и знания образуют основание развитого общества и, во-вторых, их можно развить и приобрести (в отличие от врожденных добродетелей и манер поведения), заставила образованных европейцев придавать огромное значение условиям, в которых росли дети. Они верили, что ценности, привычки, манеры и знания, которые считались необходимыми для человеческого развития, можно привить, если начать заниматься этим с самых ранних лет, прежде чем ребенок будет испорчен неразумием, ленью или безнравственностью. С этой точки зрения детей рассматривали как существ, по сути своей, аморфных, обретающих лицо под действием времени и опыта. Если позаботиться об этом, выросший ребенок будет обладать желаемым характером, привычками и манерами. Поэтому прогрессивные мыслители того периода пытались ввести программы рационального нравственного воспитания, чтобы напрямую изменить мир[695].

Взгляд Андрея на воспитание как на специфически мужское занятие может на первый взгляд показаться странным и даже сумасбродным с точки зрения западноевропейской идеологии домашней жизни, согласно которой мужчина каждый день покидает дом и отправляется на работу в обширный мир коммерции, права, медицины или политики. Но эта идеология зародилась, конечно же, среди английских мужчин среднего класса, и многое из того, чем они занимались в этих профессиональных областях, было Андрею чуждо и недоступно. Однако, несмотря на эти отличия, приглядевшись внимательнее, мы увидим, что даже самые типичные представители викторианского периода разделяли ценности, вдохновлявшие Андрея (как говорила сама королева Виктория: «Дорогой Папа всегда руководил нашей детской, и я уверена, что никто не сумел бы делать это лучше»[696]). Домашняя жизнь была для англичан убежищем от забот и противоречий коммерческой и промышленной деятельности и предлагала альтернативу более древней и менее применимой к жизни английского среднего класса модели маскулинности, основанной на личном героизме и авантюризме[697]. Но мужской статус в викторианской Англии также «даровался равными»; в эпоху правления королевы Виктории отцовство было важнейшим способом оставить по себе память в потомстве, сохранив наследство и передав его сыновьям. Обучение сына с тем, чтобы в конечном счете он занял место отца, оставалось неотъемлемой частью европейской модели маскулинности в середине XIX века (даже там, где обучение редко принимало форму ежедневных домашних уроков, даваемых с глазу на глаз)[698]. Андрей занимался с детьми необыкновенно много, но основная причина этого, по-видимому, заключалась в том, что ему не приходилось работать вне дома. Кроме того, нас, разумеется, не может удивить, что в замыслах Андрея и столь дорогом ему сентиментальном образе «дома» на передний план выходила идея наследия (как одного из элементов мужского самосознания): ведь свое положение он занял, получив в наследство родовое гнездо, некогда подаренное царем в награду за службу.