Что происходит, на самом-то деле? Вокруг меня сформировался этот безумный мир, или все происходящее – шуточки подсознания?

Иду за лентой. Любое направление может быть правильным – если здесь существуют направления. Дождь усиливается, кристаллики утончаются, превращаясь в иглы. Наклоняю голову, защищая глаза, продолжаю идти. Почему-то меня радует происходящее. Кто-то с кем-то борется.

Значит, еще есть шанс.

Ни расстояния, ни времени. Все меры слились воедино. Быть может, прошел час, быть может, три километра.

Может быть, пришло безумие.

Лента порхает впереди, но ее движения все медленнее и неувереннее. Это уже оранжевые лохмотья, изрубленные дождем. Последний рывок – и она падает вниз, выбивая гейзер белой пыли.

Конец?

Стою над остатками своего странного проводника. Что теперь? Ориентиров больше нет. Закрываю глаза – и слышу слабый, далекий звук.

Дип-программа не оперирует звуками! Говорят, хотя может быть, это просто слухи, что на компьютере Димы Дибенко не было звуковой карточки.

Иду.

Звук становится громче, но не делается отчетливее. Так может журчать лесной ручей, или шуметь далекий прибой, или потрескивать пламя свечи. Да все равно, пусть хоть я слышу эхо Большого Взрыва – мне нужен этот звук, это отсутствие тишины!

Шаг, еще шаг.

Даже сквозь сомкнутые веки я чувствую: что-то изменилось.

Открываю глаза. Мир словно выцвел. Изумрудный дождь утратил яркость, стал блеклым, уже не смарагды – грязное бутылочное стекло сыплется с неба. Белая пыль под ногами едва видна.

А впереди горит голубая звезда.

Осколок дневного неба.

То ли она выросла, то ли я стал меньше – мерцающий огненный шар теперь возвышается надо мной. Я протягиваю руки, касаюсь теплых лучей.

И падаю в звезду.

Ветер.

Холодный ветер бьет в лицо.

Я поднялся с запорошенной снегом земли. Куда ни глянь – плоская, как стол, равнина. Горизонта нет. Небо – в скользящих, переплетающихся оранжевых нитях, сквозь которые струится голубой свет.

А еще – туманные струи, текущие над землей. Меняющие яркость и плотность, несущиеся навстречу ветру и взмывающие к оранжевой решетке неба.

Отряхнув с колен снег, я посмотрел на ладонь. Странный снег – слишком большие кристаллики, рассыпчатые и не слипающиеся. Они шипят на моей руке и улетают легким дымком.

– Рад, что ты дошел, Леня, – сказал Неудачник из-за спины.

Я не успел обернуться – он почти выкрикнул:

– Нет… не надо!

Окутанная туманом равнина, холодный ветер, сыпучий снег. Я сглотнул застрявший в горле комок:

– Неудачник… спасибо тебе.

– Я должен был помочь, – очень серьезно ответил он. – Хотя бы попытаться. Ведь ты меня спасал.

– Не очень-то удачно…

– Но ты вывел меня. А мне было очень плохо… там.

– Догадываюсь. Но ты мог бы пройти «Лабиринт» за час… за десять минут…

– Леня…

– Мог просто выйти, а мог и побить все рекорды.

– Нет, не мог.

– Но почему?

– Ты до сих пор не понял? – В его голосе мелькнуло удивление.

– Не хотел убивать?

– Да.

– Но это же не по-настоящему! – воскликнул я.

– Для тебя.

– Я никогда не смогу быть таким, как ты.

– А это и не нужно, Стрелок.

– Знаешь, – борясь с искушением повернуться, сказал я, – мне однажды показалось на миг… только на миг… что ты Мессия. Понимаешь?

Неудачник очень серьезен.

– Нет, Леонид. Я не хотел бы быть вашим богом. Любым из придуманных. Они очень жестоки.

– Как мы.

– Как вы, – эхом откликнулся Неудачник, и в голосе его была печаль.

– Это сон? – спросил я, помолчав. – Все то, что вокруг?

Он очень долго молчал, тот, кто стоял за моей спиной и просил не оборачиваться.

– Нет, Леня. Если это и сон – то не твой.

Я понял.

– Спасибо.

Мне не было холодно, наверное, потому, что он так хотел. Меня не обжигал серый крупитчатый снег под ногами и не испепеляли туманные струи. Может быть, это было для него пустяком, а может быть, требовало неимоверных усилий? Не знаю.

– Вы успели уйти? – спросил я.

– Да. Сейчас мы едем по городу. Вика дает водителю один адрес за другим… по-моему, она не знает, что делать. – На миг Неудачник запнулся, потом добавил: – А еще она плачет.

Оранжевые ленты вьются в небе. Бесконечный танец под жарким голубым солнцем. Наверное, это все же красиво…

– Скажи ей, что со мной все нормально.

– Это правда?

– Не знаю. Ты поможешь мне выйти отсюда?

Неудачник не ответил.

– Я смогу выйти?

– Да. Может быть.

– Скажи Вике, что все хорошо.

– Она не поверит.

– Поверит. Она тоже почти поняла. Скажи ей, что в русском квартале Диптауна есть компания «Поляна». Ей принадлежит один-единственный дом. Такая скучная бетонная двенадцатиэтажка. Ждите меня там, у второго подъезда, ровно через час.

– Еще что-нибудь, Леонид?

– Нет. Все.

– Тебе будет очень трудно, Стрелок. – Неудачник запнулся. – Ты привык бороться с глубиной. Сила и напор. Ты хороший пловец, ты всегда выныривал из водоворота. Но сейчас это не сработает.

– Ты не привык полагаться на силу?

– Смотря на какую силу, Стрелок…

Что-то легонько коснулось моего плеча. То ли прощаясь, то ли ободряя.

И небо из оранжевых нитей упало на снежную землю…

Поднимаюсь – в брызгах красок, в калейдоскопе искр. Дип-программа работает. Своего тела я по-прежнему не вижу.

И только едва ощутимая память прикосновения живет во мне.

Я еще помню тот мир, еще живу в нем. В чужом далеком сне…

– Что же ты творишь, Дибенко? – шепчу я в безумствующую тишину. – Нельзя… нельзя с ним поступать по-нашему.

Он не слышит меня, случайный творец виртуального мира, он продолжает свою погоню за Неудачником, охоту за чудом. Но мне надо его найти, объяснить, как он ошибается…

Закрываю глаза, раскидываю руки. Цветные всполохи за опущенными веками – дип-программа продолжает окутывать мой мозг.

Прежде всего – спокойствие. В ней нет ничего демонического. Блестящая побрякушка, которую крутили перед глазами пациента гипнотизеры, – вот что такое дип-программа. Побрякушка электронного века. Нет границы между сном и сном во сне. Я сам строю эти барьеры. Сам уговариваю себя, что тону.