— Ты знаешь, что можешь рассказывать мне обо всем, ты знаешь, что…

— Я знаю, что опаздываю в школу! У меня сейчас контрольная по французскому!

Давить на нее не имело смысла, тем более что зазвонил телефон. Наверняка это снова был клиент из Нью-Йорка. Клиенты — народ беспокойный, они считают, что риелтору можно звонить в любое время суток и помногу раз. Миссис Беллармино вернулась в гостиную, чтобы ответить на звонок, и открыла свои документы, желая свериться с цифрами.

Через пять минут дочь крикнула:

— Пока, мам! — и тут же хлопнула входная дверь. Миссис Беллармино не могла отделаться от какого-то

тревожного чувства. Она набрала номер лаборатории мужа в Бетесде. К счастью, Роб оказался на месте, и ее сразу же соединили с ним. Она рассказала ему о том, что произошло сегодня утром.

— Что, по-твоему, мы должны делать? — спросила она.

— Для начала обыщи ее комнату. У нас есть определенные родительские обязательства.

- Хорошо, — ответила она. — Тогда я позвоню на работу и сообщу, что задерживаюсь.

— И непременно поставь в известность меня, если удастся что-нибудь выяснить.

Принадлежащий Бартону Уильямсу «Боинг-737» подкатился к частному терминалу аэропорта Хопкинс в Кливленде, штат Огайо, и гул двигателей стал медленно стихать.

Салон самолета был роскошен. Две спальни для гостей, две полноценные ванны с душем и столовая, рассчитанная на восемь персон. Но главным здесь была спальня хозяина, спальня-королева, занимавшая треть всего самолета, — с покрывалами из дорогого настоящего меха и приглушенным освещением. Именно здесь Бартон проводил большую часть полета. Он нуждался в услугах только одной стюардессы, но с ним неизменно летали не менее трех. Он любил компанию, он любил посмеяться и поболтать, он любил юную гладкую плоть, распростертую на меховом покрывале в интимном, красноватом, чувственном освещении скрытых плафонов. И, черт возьми, только здесь, на высоте в сорок тысяч футов над землей, он мог чувствовать себя в полной безопасности от жены.

Мысль о жене испортила ему настроение. Он посмотрел на попугая, сидевшего на насесте в углу гостиной. Попугай сказал:

— Ты меня похитил.

— А ну-ка повтори еще раз, как тебя зовут?

— Райли. Дуфус Райли, — смешным голосом проговорил попугай.

— Ты тут не особо умничай!

— Меня зовут Жерар.

— Вот это правильно. Жерар. Правда, мне не очень нравится это имя. Непривычно звучит. Как насчет Джерри? Подходит тебе такой вариант?

— Нет, — сказал попугай, — не подходит.

— Почему?

— Глупо звучит. И идея глупая. Повисло неловкое молчание.

— Да неужели? — спросил наконец Бартон Уильямс с угрозой в голосе. Уильямс понимал, что это всего лишь птица, но он не привык, чтобы его называли глупцом — тем более какой-то попугай! — и никто не осмеливался сделать это на протяжении многих-многих лет. Он почувствовал, что восторг, который он испытал, получив этот удивительный подарок для жены, начинает охладевать.

— Джерри, — заговорил он, — ты лучше будь со мной повежливее, потому что теперь я твой владелец.

— Людьми нельзя владеть.

— А ты не человек, Джерри. Ты всего лишь чертова птица. — Бартон подошел к насесту. — Хочешь знать, что будет дальше? Я подарю тебя своей жене. Я хочу, чтобы ты прилично себя вел и был забавным. Я хочу, чтобы ты делал ей комплименты, подлизывался и говорил приятные слова. Тебе понятно?

— Так, как делают все, — сказал Жерар голосом пилота, который, услышав это из кабины, повернулся назад. — Господи, — продолжал Жерар тем же голосом, — как же иногда меня тошнит от этого старого пердуна!

Бартон Уильямс нахмурился.

Затем попугай изобразил гул работающих турбин и наложил на него голос девушки, одной из стюардесс:

— Джерри, давай решим, кто будет его трахать: ты или я?

— Сейчас твоя очередь, — сказал Жерар своим обычным голосом и тут же — печальный вздох и снова голос девушки: — Что ж, никуда не денешься.

— Не забудь принести ему его выпивку. Два щелчка: открылась и закрылась дверь.

Лицо Бартона Уильямса стало багроветь. Птица продолжала голосом стюардессы:

— О, Бартон! О, дай мне его! О-о, какой он большой! А-а, Бартон! Ох, мой большой мальчик! У-у, как он мне нравится! Такой большой, такой сладкий! А-а-ах…

Бартон Уильямс смотрел на птицу. — Я думаю, что ты стал бы не самым ценным приобретением для моего дома.

— Именно ты являешься причиной того, что наши дети уродливы, дорогой, — сказал Жерар.

— Ну ладно, хватит, — проговорил Бартон и отвернулся.

— О, Бартон! О, дай мне его! Какой большой! О-о… Бартон накинул на клетку покрывало.

* * *

— Дженни, дорогая, ведь у тебя есть родные в Дейтоне?

— Да, мистер Уильямс.

— Как ты полагаешь, захочет ли кто-нибудь из них получить в подарок говорящую птицу?

— В общем-то да, мистер Уильямс, я уверена, что они будут очень рады.

— Вот и замечательно. В таком случае я был бы тебе крайне благодарен, если бы ты сегодня же отдала им этого попугая.

— Конечно, мистер Уильямс.

— А если твоей родне по какой-то причине вдруг не понравится этот болтливый компаньон, пусть не стесняются, привяжут ему к лапам груз потяжелее и кинут в реку. Потому что лично я больше никогда в жизни не хочу видеть эту птицу.

— Ясно, мистер Уильямс.

— Я все слышал, — сказал попугай.

— Вот и хорошо, — ответил Бартон Уильямс.

* * *

Лимузин увез старика домой, а экипаж самолета и стюардессы остались стоять на бетоне аэродрома.

— И что мне с ним делать? — растерянно проговорила Дженни, держа в руках накрытую покрывалом клетку. — Мой отец ненавидит птиц. Он отстреливает их из двустволки.

— Отнеси его в зоомагазин, — посоветовал пилот, — или отдай кому-нибудь, кто отвезет его подальше — в Юту, Мексику или еще куда-нибудь.

* * *

Дорогой зоомагазин в Шейкер-Хейтс назывался «Ласковая лапа». Там продавали только щенков. Парень за стойкой был довольно привлекательным и, может, чуть моложе Дженни. У него было отличное тело. Она подошла к нему, держа в руке накрытую клетку с Жераром.

— Скажите, у вас есть попугаи?

— Нет, у нас только собаки, — улыбнулся он. — А вы нам кого принесли? Кстати, меня зовут Стэн.

Его имя значилось и на бейджике: «СТЭН МИЛГРАМ».

— Привет, Стэн. Я — Дженни. А вот это Жерар, он — серый африканский попугай.