— В тихом омуте черти водятся.

— На самом деле это встречается редко, — возразил Дью. — Человеку нелегко до такой степени скрывать свое истинное лицо. Мне кажется, однажды вечером он просто сорвался. Не вынес ее издевательств.

— Если б он просто сорвался, инспектор, то разве стал бы покупать заранее яд? Ведь это попахивает умышленным убийством. Во всяком случае, так писали в газетах. Что он купил пузырек гидро-чего-то-там в аптеке на Оксфорд-стрит.

— Конечно, конечно, — согласился Дью. — Просто я думаю, она сама его довела — вот и все. Он не видел другого выхода. К тому же это был гидробромид гиосцина — один из самых эффективных и быстродействующих ядов.

— Вы так говорите, будто сочувствуете ему.

— Правда? — удивленно спросил он. — Нет, вам просто показалось — на самом деле я ему не сочувствую. Он совершил страшное преступление. Но я постоянно спрашиваю себя: о чем он сейчас думает? Сожалеет ли о случившемся? Не снятся ли ему кошмары? Ведь нелегко совершить такое, а потом просто обо всем забыть. Убить человека и таким вот образом избавиться от трупа. Это ужасно.

Три предыдущих недели сам Дью не мог думать ни о чем другом. Обнаружив останки Коры, он не спал несколько ночей подряд и с тех пор страдал от неуверенности в себе и подавленного настроения. Неуверенность проистекала из сознания того, что, возможно, он вовсе и не опытный сыщик, которым себя считал. За всю карьеру его ни разу так не обманывали, не оставляли в полных дураках. А мучился он из-за того, что это жуткое преступление на самом деле совершил доктор Криппен. Дью пытался поверить, что он этого не делал, что это досадная ошибка, однако невозможно было отрицать очевидное. И вот человек, с которым он надеялся подружиться, ощущая с ним чисто человеческое родство, теперь плыл где-то посреди Атлантического океана, не догадываясь, что тот, кто еще недавно его уважал, уже сидит у него на хвосте, гонится за ним и мечтает лишь об одном — доставить его обратно в Лондон и увидеть наконец, как он болтается на веревке. Кем же после всего этого должен считать себя Дью?

— Мне кажется, — произнесла Маргарет Нэш, доедая пирожное, — пресловутого доктора Криппена не обсуждают сейчас лишь те, кто находится к нему ближе всего, — их-то мне особенно жаль. Это пассажиры первого класса, плывущие на борту «Монтроза». Одному богу известно, когда он нанесет следующий удар. Теперь этот человек почувствовал вкус крови. И не забудет его никогда, — выспренне добавила она: глаза ее сверкали, а в уголках алых напомаженных губ блестела слюна.

По телеграфу Маркони пришло два сообщения с интервалом в пятнадцать минут. С тех пор, как пару дней назад капитан Кендалл привел Билли Картера в радиорубку и рассказал о своих подозрениях насчет мистера Робинсона и его предполагаемого сына, — с того момента, как капитан попросил его отправить сообщение в Скотланд-Ярд с данной информацией, старпом проводил в этой рубке все больше и больше рабочего, а также немалую долю свободного времени. В последующие дни капитан ясно дал понять, что о происходящем нельзя говорить никому — даже другим помощникам. Теперь в этой каюте в любое время дня можно было встретить либо старшего помощника, либо самого капитана — они сидели на корточках перед аппаратом Маркони и ждали, когда тот с шипением оживет и начнет подавать сигналы. Постоянное присутствие их обоих в рубке смущало других членов команды, но они были хорошо вымуштрованы и лишних вопросов не задавали.

Как оказалось, радиорубка пришлась Билли Картеру по душе. Она была тихой и уединенной, теплой, но не душной, в отличие от его собственной каюты — тесной и без иллюминатора: капитан Кендалл не позволил ему занять привычные покои мистера Соренсона. В радиорубке Картер мог сидеть часами, положив ноги на стол, попивая кофе из кружки, читая книгу или мечтая о возвращении домой — о том, как все изменится с рождением малыша. В глубине души старпом даже благодарил мистера Робинсона за то, что он расчленил свою жену. Это означало, что никаких задержек не предвидится: по расписанию «Монтроз» и «Лорентик» должны встретиться еще до конца месяца, как только оба парохода подойдут к берегам Канады. Необходимо строго придерживаться этого графика, и значит. Картер может успеть на корабль, отправлявшийся обратно в Европу третьего августа, чтобы поскорее вернуться к своей семье.

Первое сообщение пришло в 18.15 — то был ответ на депешу, отправленную капитаном Кендаллом накануне поздно вечером. Картер получил его и быстро записал в блокноте, хмурясь и не зная, как сообщить эту новость старику. Он ходил взад и вперед по каюте, ероша рукой кудри и обдумывая возможную реакцию капитана. И когда старпом уже решил отправиться с этой информацией к капитану, Кендалл сам распахнул дверь радиорубки и шагнул внутрь.

— Мистер Картер, — зычно произнес он. — Опять sans[35]фуражки. По-моему, я говорил вам…

— Да уж тут-то зачем? — возразил молодой человек. — Здесь же ни единого пассажира.

Кендалл поднял брови. Вся эта молодежь одинаковая. Всегда наготове дерзкий ответ, удобная отговорка. Никогда не сделают так, как им велят, — это было бы слишком просто.

— Отставить, — вздохнул он, не желая ввязываться в спор.

— По правде говоря, капитан, я как раз собирался идти к вам, — сказал Картер, нервно закусив губу.

— Да?

— Пару минут назад пришло сообщение.

— Ну и что? — спросил он, с подозрением разглядывая старшего помощника. Что с ним? Переминается с ноги на ногу, словно кенгуру, страдающий запором. — Что там говорится? Они хотят, чтобы мы заперли его на замок?

— Кого заперли?

— Кого? Кого? Вы что, дурак? О ком вы думаете? О юнге Джимми? Криппена, разумеется! Они сказали пока ничего не предпринимать, чтобы не вызвать паники. И что же случилось? Они изменили решение?

Картер покачал головой, поняв, что капитан думает и говорит совсем о другом.

— Нет, сэр, — сказал он. — Это не имеет никакого отношения к мистеру Робинсону. Это связано с мистером Соренсоном.

Кендалл разинул рот и застыл на месте. Он казался испуганным, как великий актер, у которого неожиданно отняли текст и он вдруг обнаружил, что ничего не может сказать.

— Мистер Соренсон? — переспросил он, затаив дыхание. — Что с ним?

— Это ответ, — сказал Картер, — на ваше сообщение, отправленное вчера вечером. Где вы интересовались его здоровьем.

— Ну так читай же его, — прошипел Кендалл, с трудом себя сдерживая.

Билли Картер опустил взгляд в блокнот и громко прочитал — точь-в-точь, как передали по Маркони:

— «Соренсон критическом состоянии. Непредвиденные осложнения. Необходимо несколько дней выздоровления. Сейчас коме, но врачи обнадеживают».

Он нервно поднял глаза на капитана.

— Дальше, — резко приказал Кендалл.

— Это все, сэр, — ответил старпом. — Больше ничего.