Потом вытащил зажигалку, пощелкал, не дала огня. Вытащил спички из того же кармана, закурил. Гога Пирамидин сказал:

– Кинь в меня тоже спичками.

Жунев кинул, не глядя, через плечо, Гога Пирамдин поймал, прикурил, сунул спички в карман.

– Отдай спички, – сказал Жунев.

Гога кинул спички на стол, они поползли к краю, Жунев остановил их. Серия «Гербы городов Московской области», Волоколамск. Зеленый треугольник, на каждой из вершин которого еще по треугольнику, необычный герб.

Покровский вытянул ноги, отодвинулся со стулом, скрежет… Бадаев пошевелился. Сержант принес графин и стаканы на подносе, поставил перед Жуневым, тот налил себе воды, отпил немного.

– К девкам хотели сегодня, – сказал Жунев.

– Поздно уж будет, – сказал Гога Пирамидин.

– Я могу и без вас пойти через пару часиков, – сказал Покровский. – А вы тут продолжите.

Бадаев снова еле заметно шевельнулся. Наблюдал, старался не суетиться, оценить ситуацию. Он дурачок, конечно, но есть ведь чуйка, богатый жизненный опыт.

Все-таки Бадаев не выдержал, закашлялся. Жунев жестом предложил ему сигарету. Бадаев сказал, что не курит.

– За уши возьми пару штук, дашь кому-нибудь в камере, чтобы ночью не обижали.

– Что же, я тут сегодня ночевать буду?

Покровский и Жунев переглянулись. Еще чуть-чуть помолчали.

– Вы какого числа икону Голикову передали и в котором часу? – спросил Покровский.

Бадаев вздрогнул. Вопрос вроде не самый опасный. Пожевал губами.

– Икону для консультации Голикову я передал двадцать третьего мая утром, это была пятница. Хотел раньше, в начале недели, но сначала я забыл ее принести, потом Мирослав Анатольевич был плотно занят. А утром в пятницу я пришел к нему в десять часов, рассказал, так и так. Он согласился показать специалисту.

Сразу ошибся Бадаев, дурак он и есть дурак, слишком подробный ответ, заготовленная обмусоленная информация – слишком гладко.

– Рассказал, как грохнул бабушку? – спросил Гога Пирамидин.

– Я не имею отношения к смерти Варвары Сергеевны, – сказал Бадаев и быстро облизнулся. – Она мне икону раньше дала.

Переглянулись. Жунев очень выразительную рожу скорчил.

– Когда? – спросил Покровский.

– Девятнадцатого, в понедельник. Кроевская сказала, что у нее есть ценная икона, которую она хочет продать, и попросила меня посодействовать.

Жунев усмехнулся.

– Яйца к чему чешутся, к мордобою? – спросил Гога Пирамидин и снова почесал, но уже не через штаны, а рукой залез.

Покровский поинтересовался, почему Бадаев не передал тут же икону следствию. Бадаев замешкался. Старался обдумывать ответы.

– Почему не сказал нам про икону, тебя спрашивают! – прикрикнул Гога.

– Я решил, что могу оставить ее себе, – так сформулировал Бадаев.

– Он решил, – наклонил голову Жунев. – Решительный.

– У Кроевской не было родственников. А икону я получил без умысла, она сама мне дала, – сказал Бадаев с упрямством в голосе. – Я ее не воровал и не брал без спроса.

– Ты вообще давно иконами интересуешься?

– Я… Нет. Совсем не интересуюсь.

– А что ты второго мая у Ивана Брата спрашивал о Прохоре Чернецове?

Бадаев заерзал, а Жунев затянулся поглубже да выпустил в лицо Бадаеву густую струю дыма. Тот раскашлялся.

– Хрен ли про икону Брата расспрашивал?

– Это я из вежливости.

– Ты думаешь, Ивану Брату интересна твоя вежливость? Ты кусок говна, а он олимпийский чемпион.

– Вы почему меня оскорбляете…

Попытался плечи расправить. Ответа не дождался, только следующего вопроса:

– Откуда о Чернецове знаешь?

– Фильм был.

– Ты видел?

– Нет. В «Кинопанораме» показывали отрывки. А тут вдруг Кроевская говорит, что у нее древняя икона. Я говорю: вы, возможно, заблуждаетесь, Варвара Сергеевна, это нужно проверить.

– Как дала икону, расскажите подробнее, – велел Покровский.

– Я чайник грел на кухне, она вышла…

– Во сколько?

– Во сколько… Часов в девять вечера. Я только пришел с ЦСКА – в бассейне был.

В бассейн, Покровский, в бассейн! На Урале плавал каждый день, думал, что вернется в Москву, и там сразу в бассейн, установит расписание, хоть раз в неделю. Невесомость и прохлада…

– Записан в бассейн? – спросил Жунев.

– Н-нет… Мы можем неофициально, сотрудники.

– Все?

– Нет, только из руководства.

– Ты разве руководство? – спросил Жунев.

– Конечно! Я контролирующая инстанция, на мне такое хозяйство, все проверь…

Вроде успокоился Бадаев, а как лоб решил почесать – видно, руки трясутся.

– А что сказала? По порядку, что она сказала, буквально. «Колян, – сказала, – дельце есть?» Или как?

– Сказала: «Николай, у меня к вам дело». Что у нее есть древняя икона, а сейчас ей понадобились деньги, и не знаю ли я, через кого продать.

– А почему она именно к вам обратилась?

– Она же знает, что я на хозяйственной должности. Я вот унитаз нам какой достал. Не обратили внимания?

Это было фиаско. Покровский решительно не заметил, что в квартире номер тринадцать особый унитаз. Пропустить такую деталь!

– Это я достал, – продолжал Бадаев.

Даже элементы какие-то победительного хвастовства промелькнули, совсем неуместные в его грустном положении. Как все-таки человек одновременно трогателен и ничтожен. Животные-птицы тоже трогательные, часто бывают бессильными, но такими ничтожными не бывают.

– И зачем же она решила продать икону?

– Сказала, нужны деньги.

– Тихой старушенции? – это Гога Пирамидин спросил.

– Я не знаю, на что, она не сказала.

– А вы были уверены, что Голиков разбирается?

– Мирослав Анатольевич во всем разбирается, – и снова в интонации удивительные чудеса, момент гордости, тайной уверенности в том, что мой хозяин тебе не чета.

– И что вы ему сказали? Старуха дала икону и гикнулась, можно теперь целиком деньги забрать? – спросил Жунев.

– Нет… – начал Бадаев.

– Или правду сказал: дескать, грохнул соседку, а у нее икона.

Тут Бадаев сбился.

– Залупу проглотил? – спросил Гога Пирамидин.

Бадаев молчал, подбирал слова.