Чужие голоса в голове тоже примолкли, словно перетрусили наравне с мозгоправкой. Любопытно, однако это потом. Сейчас, в этой комнате, Танака развела руки, растопырила пальцы. Универсальный жест, показывающий: «Я безоружна». Ахмади не вернулась из-за стола. Умна!

– Полагаю, вы верно поняли ситуацию, – произнесла Танака так аккуратно, как если бы слова могли порезать ей губы.

– Я понимаю, как вам тяжело. Звучит это… ужасно.

– Так и есть. Вы можете это исправить? – Думаю, мы можем попробовать…

Она осеклась, когда Танака махнула рукой.

– Это должно прекратиться. Я больше не вынесу этого чувства. Вы поняли?

– Поняла.

Женщина облизнула губы, и Танаке вспомнилось то же движение, только лицо было шире и линия волос выше. Она отбросила воспоминание.

– Есть несколько методик, – продолжала Ахмади. – Для предотвращения навязчивых мыслей мы используем медикаментозное лечение. Если здесь тот же механизм, лекарства могут оказаться вполне эффективн ыми.

– Это хорошо.

– Если вы готовы лечь в клинику, можно попробовать направленное магнитное излучение. Возможно, процедуры притупят ощущения.

– Но не прекратят.

– Я не знаю, в чем причина, – сказала она. – Но я помогу вам ее найти. Обещаю, Алиана. Это ужасно, но вам нет нужды переживать это в одиночестве.

Она не услышала иронии своих слов, а Танака не в настроении была на нее указывать. Она чувствовала себя так, словно подхватила тяжелый вирус. Усталость такая, будто мышцы не держатся на костях. Буря в голове никуда не делась, но на время затихла. На это затишье нельзя полагаться. От усталости она уязвимее и слабее. Но усталость не уймет тех, других.

– Давайте начнем с медикаментов, – сказала она.

– Я сейчас вам принесу.

Танака встала. Станция качалась под ногами, больше всего на свете хотелось закрыть глаза.

– Думаю, на сегодня хватит.

– Время у нас еще есть. Если хотите…

– Думаю, на сегодня хватит. Пусть лекарства доставят в мое помещение здесь, на станции. Я буду их принимать.

– Я хотела бы снова вас увидеть.

Смелое заявление, причем обе это понимали. Танака склонила голову. Ахмади расправила плечи. И заговорила тише, спокойнее, увереннее – как в начале приема:

– Вы сейчас переживаете кризис. Но при этом вы невероятно сильная личность. До сих пор ничто не могло вас остановить, и вы уверены, что, стиснув зубы, выдержите и это. По правде говоря, возможно, выдержите, но, Алиана, вылечиться вы не сумеете. Без помощи не сумеете.

Танака, отвечая, намеренно использовала ритм речи и интонации собеседницы. Не то чтобы в насмешку – не только в насмешку.

– Вы считаете, что я подвергаюсь продолжающемуся и непредотвратимому насилию в интимной сфере.

– Да.

– И вы полагаете, что от этого можно вылечить?

– Я хотела бы вам помочь.

– Я хотела бы получить помощь, – ответила Танака. – Пришлите мне таблетки. Для начала.

* * *

Станция была еще достаточно незнакомой, чтобы удержать внимание. Отвлечь на головоломки: прочесть указатели, найти дорогу до транспортной «трубы», выбрать тот лифт, что довезет до ее квартиры, – и вытеснить из головы лишние мысли. А вот когда добралась, стало хуже.

Комнаты ей достались просторные и элегантные. Основная цветовая гамма – тускло-красный, на котором ярко выделялись вкрапления лаконской синевы. Украшения простые и подобраны со вкусом: гравюра с каллиграфически выписанной цитатой из верховного консула, хрустальная ваза с одним цветком – его меняли каждый день, – отделка пола напоминает татами. Все это никак не могло отвлечь от мыслей и желаний.

Она заказала еду в комнату: рыбу, карри и белое сухое вино. Кому-то у нее в голове вспомнилась квартира с голубыми и зелеными стенами: краска шелушится, кровать из пены и ткани. Воспоминание было счастливым, хотя Танака не поняла, что в нем хорошего. Кто-то другой когда-то отравился рыбой с карри, и эхо ночных страданий проплыло по ее сознанию и рассеялось, как сигаретный дымок.

Лекарства доставили почти одновременно с едой. Прозрачная упаковка с десятью таблетками персикового цвета и инструкцией: принимать по одной утром и избегать алкоголя. Она всухую проглотила две и запила большим глотком прямо из винной бутылки. Карри, как она и надеялась, обжигал рот. Еще один предлог запить вином. Под конец ужина в основании черепа разрасталась боль, зато мысли и воспоминания вроде бы ослабели и голоса затихли.

Загудела комнатная система. Запрос на связь от «Дерехо». Она проверила свой терминал. Там висели полдюжины сообщений от Боттона, потому что она, выйдя от Ахмади, забыла отменить настройку на приватность. Теперь отключила и через комнатную систему ответила на вызов. Ожил настенный экран, его заполнила голова Боттона.

– Полковник, – начал он, – извините, пожалуйста, что отвлекаю. Я бы не стал, но вы просили немедленно извещать вас о новостях.

Она просила извещать о новостях? Танака такого не припоминала, но это было на нее похоже. Боль в основании черепа усилилась.

– Ничего, – сказала она. – В чем проблема?

– Пришел внеочередной доклад от научного директората Лаконии. Офис доктора Очиды поставил метку «Чрезвычайно важно».

– Что в нем?

Боттон заморгал.

– Не знаю, полковник. У меня нет допуска.

Она же знала! Должна была знать.

– Конечно. Перешлите мне, я приму.

– Полковник, – отсалютовал капитан и пропал с экрана.

На его месте возник шифрованный файл. Прогоняя расшифровку, она задумалась, как подействуют новые таблетки в сочетании с алкоголем. Если плохо придется печени и почкам, стоит помучаться. А вот если вино ослабит действие лекарства…

Она все-таки заказала еще бутылку.

На экране возник Очида. Как всегда, свеж до хруста. Помещение, из которого он говорил, она вспомнила. Это не в научном директорате, а в здании Государственного совета. Значит, вероятно, связался не только с ней, но и с Трехо.

– Полковник, – заговорил Очида, – надеюсь, вы благополучны.

– Пошел на хер, – откликнулась Танака, вежливо раскланиваясь с изображением.

– Мы прогнали ваши данные через виртуальный интеллект и аналитическую программу и получили любопытный результат. Посмотрите…

Экран дернулся, на месте Очиды появилось пространство колец. Снимки с телескопов, тактическая схема, основные данные. Метка времени была ей без надобности. Она запомнила эту позицию, как любимую картину. Момент между выходом в пространство «Дерехо» и прохождением «Прайсса». Последние мгновения, когда ее сознание принадлежало ей одной.