Феофано закусила хорошенькую губку. Старая грымза! От нее одни поучения. И от ее дочек. Феофано с презрением посмотрела на этих клуш царевен. Они вынуждены были признать ее родней, но всячески давали понять, что она тут чужая. Ну ничего, Феофано еще не забыла предсказаний русской ведьмы. И знает, что однажды сама станет могучей правительницей! Они же все будут ползать у ее ног, моля о снисхождении. Но не дождутся его!

Пока же царская невестка была озабочена мыслями о том, что могла сообщить ведьма о своем пророчестве самой русской княгине. Хотя, что бы ни наплела, кто ей поверит? Вон этот светловолосый варяг наверняка уж все знает, он был в ту ночь на корабле, но смотрит как ни в чем не бывало. Может, ничего и не рассказала ему та странная ведьма с желтыми глазами? И где она сама? Уж как люди Феофано ее разыскивали, не менее рьяно, чем служители патриарха, всю округу Константинополя обшарили, все окрестности, все дороги, все суда уплывающие. Она хотела приказать и монастыри обыскать, но не стала. Слыхала ведь, что Полиевкт говорил: там, где молятся христиане, где святыни хранятся, ведьме находиться невозможно. К тому же Полиевкт, похоже, знал, что Феофано побывала у дьяволицы, но пока молчит. Да, они все молчат, ибо знают, что под обвивающим стан супруги Романа лором уже бьется жизнь наследника престола. И теперь Феофано ограждена от всяких происков. Пока не родит наследника. А там и еще одного. Как ей сказала ведьма? Троих детей родит избранница Романа, и каждый из них познает великую славу. Ну а уж мать поможет им в том. Она даже знала как. Та же ведьма подсказала, сообщив, что не единожды Феофано будет прибегать к действию ядов.

Такие мысли бродили в хорошенькой головке облаченной в пурпур царевны, пока она сидела на пиру, неспешно пощипывала гроздь дымчатого винограда и слушала, о чем говорит с императрицей языческая правительница. Вернее, вопросы вежливо задавала Елена, а Эльга неспешно отвечала. Как понравился гостье Константинополь? Видела ли она уже мраморную мозаику на форуме Константина? А статуи на площади Августион? Именно на этой площади находится мраморная колонна Милий, или Мильный столб. И пусть госпоже Эльге переведут, что именно Милий является центром Византийской империи и что от него отсчитывается протяженность дорог в их великой державе. Ну а храм Святой Софии Эльга уже посещала? И как? Вот уж воистину божественное чудо! Ну а Золотые ворота богохранимого града гостья лицезрела?

«Это те, на какие славный Олег прибил свой щит», — хотелось сказать княгине, но смолчала. Она давно поняла, что уста ромеев смыкаются, едва она упоминает, как некогда им пришлось признать свое поражение и склонить гордые главы перед воинственным варваром с Руси. Предпочитают забыть, будто и не было такого вовсе.

Ольге все же удалось уловить момент, когда словоохотливая императрица умолкла, смакуя обваленную в толченых орехах каплунью ножку. Княгиня спросила, сколько лет дочерям Елены? Все три царевны сидели тут же за столом, как Феофано и знатные зосты, приближенные императрицы. Это был чисто женский стол, расположенный в одном конце большого зала, в то время как мужчины пировали за другим столом — их можно было видеть через разделяющую помещение белокаменную колоннаду с аркой посредине. И разговор там, как поняла Ольга, был куда оживленнее. Вон Никифор Фока даже перегнулся через стол, вопрошая о чем-то Свенельда, патриарх тоже слушает, что отвечает анепсий, согласно кивает, покачивая белоснежным по случаю торжества клобуком с алмазным крестом.

Императрица наконец прожевала мясо, долго промокала салфеткой тонкие губы, при этом наблюдая, как язычница разглядывает ее дочерей, будто прицениваясь.

— Они еще очень молоды. Старшей, Феодоре, только пятнадцать этим летом исполнилось, Фекле — четырнадцать, Анне тринадцать будет.

— Ну, уже невесты! — улыбнулась царственным девушкам княгиня. — Небось о женихах мечтают?

— Им еще рано о таком думать! — отрезала Елена, когда толмач перевел речи Ольги.

Зато сами царевны оживились, захихикали, о чем-то стали шептаться, не обращая внимания на строгий взгляд матери.

«Феодора бы моему Святославу подошла, — думала между тем Ольга. — Красотой, правда, не блещет, но крепенькая, как репка, такая легко родит. К тому же — царевна! В Палатии воспитывалась, осанка горделивая, сама красиво держится, вон как ест, пьет. Видная бы из нее правительница Руси получилась. А то, что молода, так на Руси девица в брак вступает, едва поневу женскую ей наденут. И помоложе цесаревен жены на Руси имеются».

Но Ольга уже поняла, что о предполагаемом сватовстве ей не с императрицей надо разговаривать. Женщины что, они тут, в Византии, только мужьям в рот и глядят. Как и на Руси, впрочем, где каждая жена почитаема настолько, насколько уважает ее муж. Это одна Ольга, будучи безмужней, смогла добиться столь высокого положения. И вот сидит она тут, знакомится с родней императора, а весть о том уже по всему Палатию пошла, по всей Византии, а отсюда и по иным странам заморским. Поэтому уже не будут говорить, что Русь дика и опасна, что деревянным истуканам люди там поклоняются. Зато скажут, что княгиня Руси была с почетом принята самим императором византийским, значит, есть и в Руси нечто, что стоит с ней быть в мире, налаживать связи.

И, словно в ответ на думы Ольги, к ней обратилась Феофано. Княгиня поняла ее слова до того, как опешивший толмач перевел. Дескать, вот на Русь мало кто решается отправиться по торговому делу, да и ко двору русской архонтессы не всякие осмеливаются прибыть. И все потому, что там живут всякие чудища и духи, какие беспокоят людей, нападают на путников. Так все говорят, и если это правда…

Императрица строго одернула невестку, но Ольга все же предпочла ответить: да, молва о таком идет, но и впрямь на Руси имеется чародейство, однако там, где живут люди, духи не шалят. А вот в чащи да болота пробираться чужакам опасно. Ибо те же чудища оберегают несметные клады, богатства земли русской, чародейскую воду живую и мертвую, какая вечную жизнь и младость дает. И вода эта — одно из самых великих богатств владений княгини. Пресветлой императрице — Ольга повернулась к Елене — о том известно. Ведь она дочь базилевса Романа Лакапина, который снаряжал в Киев посольство за этой водой.

Щеки Елены сделались пунцовыми, она не осмеливалась оспорить то, что и так было известно: ее отец и впрямь принимал у себя кудесников с дикой Руси. Вот и молчала, а с ней умолкли и иные женщины, сидевшие за столом. Только дерзкая Феофано осмелилась спросить: есть ли у самой княгини подобная вода? Может ли она предъявить ее здесь, в Палатии?

— Мне бы тоже хотелось это узнать, — услышала Ольга за собой негромкий мужской голос.

Это был сам Константин Багрянородный. Увлеченные разговором женщины не заметили, как он прошел мимо разделявшей зал колоннады и теперь стоял подле их стола, прислушиваясь к каждому слову. И когда к нему все повернулись, император сделал знак Ольге следовать за собой. Медленно двинулся к выходу, не шел, а шествовал, а все поднялись и провожали его поклонами.

Ольга вышла за императором, они двигались в окружении евнухов и стражей, пока не оказались на возвышавшейся над прекрасными садами Палатия галерее. Здесь Константин жестом велел оставить их одних.