— В полночь армия Северной Кореи перешла 38-ю параллель. Семь дивизий. 150 советских танков Т-34, две тысячи артиллерийских орудий… Ким Ир Сен не туристическую поездку предпринял. Войска движутся почти беспрепятственно и через два-три дня будут в Сеуле. Южные корейцы были убеждены, что северяне не нападут никогда: они не готовы к войне.

— Боже мой!

— Через два часа Трумэн объявит по радио, что мы рассматриваем нападение Северной Кореи как объявление войны. США потребуют в Совете Безопасности голосования за международный отпор агрессии. Мы сами будем действовать немедленно. Все наши вооруженные подразделения, находящиеся в Японии, которые можно передислоцировать, уже выдвигаются к берегам Кореи. Но ведь Ким Ир Сен — только марионетка. Не начал бы он этой авантюры без одобрения Сталина и Мао. Начнем-то мы войну в Корее, а где закончим? Это будет зависеть от русских и от китайцев.

— Господи, только пять мирных лет — и снова!

Я зажег сигарету. У меня дрожали пальцы. Вуд это заметил, но у него хватило такта обойтись без комментариев. А вот у меня не было желания соблюдать этикет.

— Вашим друзьям Маккарти и Никсону все это должно понравиться: прекрасный повод насолить коммунистам! Вот пусть и едут воевать на самом деле, вместо того чтобы перед камерами сплетни пересказывать.

Вуд бросил на меня тяжелый взгляд и уставился в зеркало заднего вида. Потом начал нервно теребить руль. Было очевидно, что ему трудно высказать то, ради чего меня вытащили из дома в такую рань.

— Так, что вы хотите от меня, кроме как сообщить о начале войны раньше, чем об этом узнает вся Америка?

— Хочу кое-что прояснить.

— Прекрасно.

— Информацию касательно мисс Гусеевой вашим конкурентам передал не я.

— Знаю.

Вуд наградил меня очередным тяжелым взглядом, но я продолжал курить, наблюдая, как над парком восходит солнце.

— Ваш визит в тюрьму, Кёнигсман, был верхом глупости. Еще хуже, что в эту глупость вы вовлекли Ширли. Как вы могли вообразить, что это не откроется? Маккарти и Никсон были в бешенстве. А мне так трудно было добиться вашего присутствия на слушаниях…

— Они и согласились только потому, что уже рассчитали, какую свинью мне подложат, сенатор. И вы это тоже знали. И вас всех это устраивало. Я просто хотел увидеть мисс Гусееву вне ваших фальшивых слушаний. Я хотел понять, говорит ли она правду или она просто гениальная актриса. И вы тоже знаете ответ на этот вопрос.

Я еще подлил масла в огонь:

— Маккарти и Никсон по своему обыкновению сотрясают воздух. Этим мерзавцам все нипочем: ни совесть, ни закон. Раньше или позже от их дел, от их Комиссии одна пыль останется, как от пустых орехов. А вы, сенатор, при всем моем к вам уважении, пойдете за ними следом, раз вы все еще с ними сейчас.

— Кёнигсман!

— И вот что я еще хочу вам сказать: может быть, Векслеру не хватит смелости опубликовать эту историю в «Нью-Йорк Пост». Это неважно. Я издам об этом книгу. И ни вы, ни ваши друзья из Комиссии не сможете мне помешать.

Я докурил сигарету и бросил окурок в окошко машины. Огонек разлетелся мелкими искрами. Видя, как гаснут эти светящиеся точки, я думал о бомбах, которые скоро перепашут корейскую землю.

Вуд внезапно убрал руки с руля.

— Я не люблю коммунистов так же, как Маккарти и Никсон, Кёнигсман. Не обольщайтесь на этот счет. И я уважаю законы моей страны, как и должно сенатору.

— Отлично… Тогда зачем вы меня позвали?

— Дело в том… я думаю, что вы правы. По поводу этой женщины. Я тоже полагаю, что она рассказала правду.

— Вы полагаете, или у вас есть доказательства?

Круглое лицо Вуда будто вытянулось, а его пальцы снова забарабанили по рулю. Я был не в состоянии больше ждать:

— О’кей. Я вам скажу, как обстояло дело, сенатор. Эпрон был не единственным агентом Управления стратегических служб в Биробиджане: с ним работал напарник, который знает, что там случилось, и который проинформировал об этом свое начальство в Лэнгли. В Управлении есть доклад о гибели Эпрона, где черным по белому написано, что Марина Андреевна Гусеева — не шпионка, что она не убивала Эпрона. То есть она говорит правду. Ее и Эпрона связывала только любовь, и более ничего. И именно этот доклад был вам передан агентом ЦРУ О’Нилом.

Я блефовал, фантазировал вовсю. А может, это была дедукция. Но сам я теперь был абсолютно уверен в своей правоте.

Вуд испуганно уставился на меня:

— Откуда вы знаете?

— Просто знаю. И еще: Маккарти и Никсон делают все, что в их силах, чтобы этот доклад исчез.

— Это они делают, не я.

— Они хотя бы его не уничтожили?

Вуд молча достал из кармана коробочку с длинными сигарами, взял одну сигару в рот и чиркнул спичкой. Теперь пальцы тряслись у него.

— Эта женщина невиновна, сенатор, и вы это знаете, но она окажется на электрическом стуле, поскольку Никсон и Маккарти способны на все, чтобы только в стране царил страх.

— Довольно, Кёнигсман!

Дальше этого окрика дело не пошло. Лицо Вуда стало серым. Он тяжело дышал.

— Мы находимся в состоянии войны с Советами, Кёнигсман, — продолжил он тихо. — Через час страна проснется и узнает об этом. Тысячи американских солдат погибнут в этой войне. И сейчас не время…

Я продолжил за него:

— …рушить жизни тысяч нормальных людей ради того, чтобы обслуживать политические амбиции двух сумасшедших, сорвавшихся с цепи. Вы боитесь Маккарти и Никсона, не так ли? Вы поддержали двух монстров, а теперь они тащат вас за собой в ад.

Он не возражал, почти соглашался. Я продолжил:

— И что вы предлагаете, сенатор?

— Публикуйте вашу книгу, ваши статьи… все, что хотите. Если вы обо мне напишете корректно, я дам вам нужные доказательства невиновности этой женщины.

— Доклад?

Он кивнул.

— Никсон и Маккарти попытаются с вами разделаться.

— Это мое дело.

— И как я получу доклад?

— Увидите.

— Когда?

— Увидите.

— Сенатор…

— Довольно, Кёнигсман. Я сдержу слово. Вы можете выйти из машины.

Он повернул ключ зажигания и нажал на стартер. Мотор «паккарда» начал тихо просыпаться. Я открыл дверцу машины. Рукопожатия не последовало.

Я долго смотрел, как машина Вуда удаляется в сторону Потомака. Рассветное зарево неспешно захватывало весь горизонт, от чего на набережной рисовалось нагромождение арок. Я не мог сдержать нервный смех. Господи, я не ошибся! Я выиграл!

По возвращении домой мне ужасно захотелось позвонить Сэму в Нью-Йорк. Разбудить его, пересказать мой разговор с Вудом. Но я решил воздержаться от этого шага. Не следовало делить шкуру неубитого медведя. Вуд дал мне слово, что я получу доклад Управления стратегических служб, но дальше обещаний дело пока не пошло. Так что с самовосхвалением стоило подождать. Тем более что сейчас Сэм и Векслер выбивались из сил, чтобы до полудня вышел номер, посвященный войне в Корее.