С нетерпением жду твоего следующего письма, с более пространным описанием визита к Бингу. Не удивлен твоим словам о том, что после отъезда сестры ты почувствуешь пустоту. Главное – попытаться ее заполнить. Что может помешать тому, чтобы Гоген приехал к тебе? Он удовлетворится насчет Парижа, одновременно продолжая работать.

Однако в этом случае будет справедливо, если и он за все расплатится с тобой картинами. Сам я постоянно огорчаюсь, что делаю так мало, тратя столько денег.

Моя жизнь полна беспокойства и тревог, но, если часто переезжать с места на место, я могу испортить все еще больше. Мне чрезвычайно вредит то, что я не говорю на провансальском наречии.

Я всерьез думаю о том, чтобы пользоваться красками погрубее, такими же стойкими, но грубо тертыми.

Сейчас я нередко оставляю замысел картины из-за того, сколько нам будет стоить краска. Немного жаль – по той веской причине, что сегодня мы имеем силу творить, не зная наверное, сохранится ли она завтра.

И все же я не слабею физически, а скорее крепну, главное же, что желудок заметно поправился. Посылаю тебе 3 тома Бальзака, это слегка устарело и т. д., но Домье и де Лемюд не становятся хуже оттого, что их эпоха ушла. Я наконец-то принялся за «Бессмертного» Доде и нахожу его удивительно прекрасным, но малоутешительным.

Думаю, мне придется прочесть книгу об охоте на слонов или какую-нибудь насквозь лживую книжонку о совершенно невозможных приключениях, например Гюстава Эмара, чтобы прошла грусть, вызванная «Бессмертным». Именно потому, что он настолько прекрасен и правдив, давая почувствовать пустоту цивилизованного мира. Должен сказать, однако, что предпочитаю его «Тартарена» за истинную силу. Всего наилучшего сестре и еще раз спасибо за твое письмо.

673. Br. 1990: 677, CL: 531. Тео Ван Гогу. Арль, понедельник, 3 сентября 1888

Дорогой Тео,

вчерашний день я вновь провел с этим бельгийцем, чья сестра – одна из двадцатников[44]. Погода была не лучшая, но день отлично подходил для беседы. Мы прогулялись и все равно увидели много прекрасного на арене для боя быков и за городом. Обстоятельнее поговорили о нашем плане: если за мной остается жилье на юге, он должен создать что-то вроде базы в краю угольщиков. Тогда Гоген, я и он – если кто-нибудь задумает настолько значительную картину, что потребуется путешествие, – сможем менять местожительство, живя порой то на севере, но в знакомых местах, где у нас есть друг, то на юге. Ты вскоре увидишь этого молодого человека с Дантовым лицом, так как он приедет в Париж, и если у тебя будет место и ты сможешь его приютить, то окажешь ему большую услугу. Это видный мужчина, и я надеюсь, он станет видным художником. Он любит Делакруа, о котором мы вчера много говорили, и ему знаком неистовый этюд с лодкой и Христом.

И вот благодаря ему я наконец сделал первый набросок картины, о которой давно мечтаю, – «Поэт». Он мне позировал. Его красивая голова и лицо с зелеными глазами на моем портрете выделяются на фоне темного ультрамаринового неба; одежда – короткая желтая куртка, воротник из небеленого полотна, пестрый галстук. У нас было два сеанса в один день.

Вчера я получил письмо от сестры, которая видела много всего. Было бы неплохо, если бы она вышла за художника.

В конце концов, нужно побуждать ее развивать свою личность, а не свои художественные способности.

Закончил «Бессмертного» Доде. Очень понравились слова скульптора Ведрина о том, что слава – это все равно что сигара, взятая в рот зажженным концом.

Теперь «Бессмертный» решительно нравится мне меньше, намного меньше «Тартарена».

Знаешь, мне кажется, что «Бессмертный» уступает «Тартарену» по колоритности, поскольку множество метких и точных замечаний наводят на мысль о безотрадных картинах Жана Беро, таких сухих, таких холодных. Ну а «Тартарен» – поистине великая вещь, шедевр, по своему величию стоящий рядом с «Кандидом».

Очень тебя прошу, по возможности ставь на воздух мои картины, написанные здесь и еще не просохшие. Если они окажутся запертыми где-нибудь или в темноте, краски пострадают. Что до портрета девочки, жатвы (широкий пейзаж с руиной на заднем плане и цепью Альп), маленькой марины и сада с плакучими деревьями и хвойными кустами, было бы хорошо, если ты сможешь, натянуть их на подрамники. Я, в общем-то, привязан к ним.

По рисунку с маленькой марины ясно видно, что она выполнена тщательнее прочих.

Я заказываю 2 дубовые рамы для моей новой головы крестьянина и этюда к поэту. Ах, дорогой брат, порой я так хорошо знаю, чего хочу. И в жизни, и в живописи я вполне могу обойтись без доброго Господа, но не могу, страдая так, обойтись без чего-то большего, чем я сам: это моя жизнь, моя способность творить.

Если эта способность обманула наши надежды в физическом плане и мы стремимся производить на свет мысли вместо детей, то благодаря этому все же принадлежим к человеческому роду. Я хочу, чтобы в моих картинах было нечто утешительное, как в музыке. Я хочу изображать мужчин или женщин, в которых есть что-то вечное, символом чего некогда был нимб и что мы стараемся передать через сияние, через мерцание наших красок.

Задуманный таким образом портрет не становится картиной Ари Шеффера только из-за того, что на заднем плане есть синее небо, как в «Святом Августине». Ибо в Шеффере очень мало от колориста.

Скорее, это близко к тому, что искал и нашел Эж. Делакруа в своем «Тассо в темнице» и многих других картинах, изображающих настоящего человека. Портрет – портрет, где читаются мысли и душа модели, – по-моему, должен непременно явиться.

Мы с бельгийцем вчера много говорили о выгодах и невыгодах этого места. И пришли к согласию относительно тех и других. А также относительно того, какой огромный интерес представляет возможность менять местожительство – то на севере, то на юге. Он пока останется с Макнайтом – так дешевле жить.

Для него, думаю, это плохо: жить с бездельником – значит превращаться в бездельника. Думаю, тебе будет приятно познакомиться с ним, он еще молод. Думаю, он спросит у тебя совета насчет приобретения японских гравюр и литографий Домье. Что касается последнего – Домье, – хорошо бы купить их еще, ведь позже мы не сможем их достать.

Бельгиец сказал, что они с Макнайтом отдают 80 франков за жилье и питание. Вот как все меняется, если жить вместе! Мне приходится платить 45 в месяц только за жилье. И я возвращаюсь к своим расчетам: вместе с Гогеном я стану тратить не больше, чем трачу один, и это будет безболезненно.

Следует полагать, что они устроились очень скверно, – я говорю не о постели, а о возможности работать у себя дома.