В провинции положение было неблестящим и тоже требовало существенных реформ или серьезных восстановительных работ. Расследование, проведенное в первые годы царствования, показало, что жители не горели желанием раскошеливаться и ходить в дозоры. В Туре в 1465 году рвы находились в плачевном состоянии, и уже по меньшей мере пятнадцать лет никто не выставлял ночных караулов. Бальи, пытавшийся навести порядок, жаловался, что никто не желает ходить в дозоры или караулы у ворот. Король приказал любой ценой сформировать солидное городское ополчение и устроить ему смотр.

В города, расположенные поблизости от Бургундии, были разосланы многочисленные, строгие, очень четкие и обстоятельные приказы по всем аспектам данного вопроса. В августе 1473 года магистраты Лана известили о прибытии в их город Герена ле Грозна, бальи Сен-Пьер-ле-Мутье, которому они должны были повиноваться, бросив все свои дела: разместить по квартирам людей из ордонансных рот, замуровать подземные выходы из крепости, которые не казались надежными, хорошенько охранять крепостные валы, выставлять караулы, никого не впускать, не установив его личность, и непременно допрашивать подозрительных. Жителей призвали принести присягу. «Спецуполномоченный» Робен Колинар поселился в Реймсе вместе с Робером де Краоном и несколькими военачальниками, чтобы углубить рвы на высоту в два человеческих роста; король уполномочил их привлекать к работам всех горожан, в том числе пользующихся льготами и привилегиями. В Лион, «расположенный на окраине нашего королевства и вблизи границы, на оживленных путях», тоже прибыли эксперты — королевские чиновники, чтобы провести инспекцию стен, ворот, валов и улиц города и спешно их восстановить. Каждый должен был принять участие в работах: «будь то знатные люди, церковнослужители, купцы, чиновники и прочие, коли они владеют имуществом или проживают в оном граде». И пусть у каждого в доме хранится достаточно ратного облачения для самих хозяев и для их слуг, и пусть каждый пребудет во всеоружии.

Жители Реймса так легко не отделались. Король писал им снова и снова, поздравлял, чтобы подвигнуть на новые свершения, а потом бранил за недостаток усердия. Они ограничились мелким, незначительным — и недостаточным — ремонтом, тогда как на них шли англичане, «имея в мыслях своих быть там к концу нынешнего месяца» (август 1475 года). Если рвы не будут готовы, в Реймс нельзя будет ввести жандармов, «а посему мы будем принуждены град сей разрушить, к неудовольствию нашему». Углубите рвы еще, так, чтобы стоящий на дне человек не мог дотянуться рукой до края. А еще сговоритесь между собой, чтобы «власть имущие» заказали каждый по кулеврине с крюком в 24—25 фунтов, как сделали жители Нейсса, выстоявшие против Карла Смелого.

Либо горожане укрепят стены и разместят целые роты жандармов, либо их город будет предан огню, стерт с лица земли, чтобы враг не смог там укрыться и укрепиться, когда его захватит. Вообще-то, во время бургундских войн капитаны велели сжигать только предместья, эвакуировать пригородные монастыри и очищать территорию за городской чертой. Людовик настаивал: «Велите поджечь Монтрей и все малые крепостцы по ту сторону, так, чтобы ни одной не осталось, и выселите тех, кто там живет». Разумеется, не все горожане ощущали себя под угрозой, и некоторые не видели никакой необходимости в том, чтобы подвергаться таким лишениям. Им казалось, что враг далеко, а им приходится расплачиваться, облагать более тяжелыми налогами множество продуктов, подвергать торговлю новым ограничениям, а главное — мириться с тем, что улицы их городов и их собственные дома уже не в их власти, заняты чужаками, зачастую устраивающими беспорядки.

Нанятой на месте рабочей силы не хватало. Весной 1477 года, чтобы вырыть рвы в Эсдене, король приказал городскому голове и эшевенам Абвиля прислать туда 800—1000 землекопов с ломами, лопатами и заступами. Еще один отряд, состоявший из плотников и каменщиков, собранных в Компь-ене, был на пути в Перонн. Такое скопление народа вызывало опасения. Но еще больше опасались жандармов, которых горожане и крестьяне отказывались размещать в своих домах и обвиняли в серьезных проступках. И это делалось не из лукавства, чтобы уклониться от постоя, сохранить свой покой и деньги: если почитать не только полемистов, но и показания очевидцев, и в особенности протоколы заседаний городских советов, становится понятно, что регулярные войска не раз вызывали возмущение обывателей, творя преступления и бесчинства всякого рода. Капитаны не всегда могли их обуздать, и солдаты, которым задерживали жалованье, вымещали зло на горожанах, а то и просто испытывали острую злобу к этим людям, которые не принимали их с распростертыми объятиями, запирали свои дома и очень дорого продавали им съестное. Летом 1475 года парижане жаловались на «бранные слова», изрыгаемые военными, которые вели себя как на завоеванной территории и кричали на улицах: «Сколько ни таращьтесь, мы отнимем ключи от ваших домов и выбросим вас оттуда с домашними вашими; нас здесь довольно, чтобы стать над вами хозяевами».

«Вольные стрелки монсеньора де Беллуа шастают повсюду и чинят разбой... сие насилие и грабеж нестерпимы в нашем краю, а для них отсечь руку горожанину — сущий пустяк». Правда, это было в землях мятежников-арманьяков. Но горожане Пикардии и Шампани тоже натерпелись во время походов 1472—1473 годов от одного только присутствия королевских войск, которых им пришлось размещать и кормить. Солдаты сурово обошлись с жителями Амьена, отказавшись платить за провиант по назначенным ценам; они захватили бедных землепашцев в полях вместе с их скотом, привели в город и стали продавать свою добычу, причем не только скот, но и самих крестьян. Король, конечно, грозился, отчитывал капитанов и требовал, чтобы они наказывали за подобные проступки в назидание другим. Жителям Реймса он написал длинное письмо, сообщив о своем неудовольствии; он прекрасно знал, что солдаты из ордонансных рот, вольные стрелки и «прочие бродяги», находясь во множестве на просторах Шампани, «захватывают, грабят и обижают наших подданных, чиня им великое зло, поношение и ущерб»; его советник и камергер Жан де Буаредон выехал в путь, чтобы навести порядок.

Похоже, он не достиг больших успехов... Во всяком случае, Дижон — город, конечно, бургундский, но перешедший на сторону короля и покорившийся почти добровольно, — пощажен не был. Зимой 1477 года жандармы потребовали, чтобы их разместили не на постоялых дворах, а в домах мещан и купцов. Они устроили такие беспорядки, что магистраты учредили ночные патрули из горожан, которые обходили улицы, держась за руки. Солдаты из ордонансных рот разграбили предместья и окрестные поля, забрав урожай вместе с запасами, хранившимися в амбарах и погребах, — вино, сено и фураж, овес, хлеб, горох и бобы. В том же году при наборе солдат в швейцарских кантонах с них взяли клятву в том, что они будут соблюдать устав и ордонансы, специально изданные для них. И тем не менее в скором времени Людовик стал получать множество жалоб и донесений от своих чиновников, в которых швейцарцев обвиняли в том, что они вызывают ссоры, драки и раздоры в нескольких шампанских городах, где им велено проживать. Они избили до смерти нескольких местных жителей и сотворили прочие «бесчинства, насилия и бессчетные злодейства, достойные великого и сурового наказания». Бофилю де Жюжу и Жану Рейнье, главному казначею Нормандии, поручили прийти на помощь их капитану Хальвилу и провести расследование по факту беспорядков, неповиновения и убийств, дабы немедленно совершить правосудие, как подобает случаю и как это принято при таких обстоятельствах. Очевидно, ордонансы о наведении порядка, хоть и тщательнейшим образом разработанные, не возымели никакого действия.