Разбуженный его криком управляющий явился не при параде, зато через полминуты.

– Собирай людей! – буркнул Ферзь, которому отчаянно хотелось разодрать кого-нибудь на части голыми руками, притом прямо сейчас. – Готовь облаву.

Обернувшись, он снова увидел в сумраке спальни собачьи головы с остекленевшими глазами, торчавшие по четырем углам кровати, словно языческие фетиши. И завыл от боли и бешенства, стиснув голову руками.

Валет снова подходил к городу Ину, в котором ему так не повезло. Теперь принять его за героя фильма-«истерна» мог только безнадежный кретин и только издали. Вблизи он был похож на ночной кошмар параноика, страдающего от депрессии. Можно было ручаться, что такого ублюдка никто из жителей города Ина никогда не видел. Тем хуже для них, трусливых тупиц, составлявших покорное стадо!..

На этот раз Валет не чувствовал усталости и не предвкушал удовольствий. Он вообще ничего не чувствовал, потому что был мертв – по всем канонам биологии, окончательно и бесповоротно. У него не осталось даже человеческого лица. Уголья, прилипшие к черепу, превращали его в ужасную оскаленную маску черно-лилового цвета; вместо вытекших глаз поблескивали фасеточные полусферы; протезы из черной резины, едва прикрытые рукавами, болтались не всегда синхронно с движениями ног. Тело сохранилось значительно лучше, чем голова, – от огня его защитила толстая ткань. Сильно пострадали кисти рук и были заменены на резиново-металлические манипуляторы. Номер на предплечье сократился вдвое. Четверка и тройка сгорели. Единица слилась с поперечным шрамом.

Несмотря на то что мышцы и уцелевшие ткани подверглись консервации в лаборатории, Валету оставалось функционировать не более недели. Многовато для нескольких выстрелов, в самый раз для революции и явно недостаточно для того, чтобы успеть воспользоваться плодами переворота. Ничего страшного – как всегда, ими воспользуются другие.

Вооружен он был лучше, чем когда-либо. Его арсенал составляли: два автомата «АКС», шесть полных магазинов к ним, связанных проволокой попарно, два пистолета «ТТ» с двенадцатью обоймами, десантный нож и четыре гранаты «Ф-1». Все новое, только что со склада, где игрушки покоились в смазке, как спящие красавицы в анабиозе. Теоретически игрок мог уничтожить все мужское население города Ина.

* * *

Священник шел в ста метрах позади своего симбионта и впервые в жизни чувствовал себя крутым парнем. Он уже свыкся с тяжестью небольшого приборчика, укрепленного на голове и похожего на солнцезащитные «капли». Элегантно и практично. Эти «очки», которые он не собирался снимать даже в самые пасмурные дни поздней осени, придавали хиляку в черной рясе особо зловещий и устрашающий вид. Благодаря им он видел все то, что должен был бы видеть его симбионт, если бы тот был жив в общепринятом смысле слова. С резкостью и цветами у него было неважно, зато он великолепно реагировал на любое движение, а поле зрения оказалось огромным – около двухсот градусов по горизонтали и больше ста шестидесяти по вертикали. Изображение, сформировавшееся в искусственных глазах Валета, транслировалось на слегка измененную сетчатку человеческого глаза и накладывалось на другую картинку, ограниченную полупрозрачными стеклами прибора. Большая Мама иронически называла это «двойной точкой зрения». Если бы дело было только в зрении!

В самом начале священник был мучительно дезориентирован и очень близок к шизофреническому раздвоению личности и окончательному распаду. Позже он привык и даже стал находить в своем новом состоянии некоторое удовлетворение. А потом и вовсе поймал кайф. Он упивался заимствованной силой, а странная связь избавила его от парализующего страха перед необратимостью любого поступка. Это было приятно: во-первых, неуязвимость; во-вторых, пошевели не пальцами даже, а мозгами – и мертвец сделает все, что ты хочешь; и вдобавок – полная безнаказанность. Даже если Валета шлепнут по второму разу, его симбионту ничего не грозит. Священник ощущал себя если не в свите Его Абсолютного Величества, то по крайней мере допущенным в райскую кунсткамеру. В качестве дрессировщика.

К тому же связь симбионтов не была оптической. Разделить их полностью мог лишь толстый металлический экран, но и в этом случае священник воспринимал бы вторичное излучение металла и отраженный от ионосферы сигнал, однако не сумел бы управлять Валетом без дополнительного источника энергии. Он надеялся, что такого случая не будет, а дополнительный источник не понадобится. Его надежды были небеспочвенны.

(Иногда священнику казалось, что «мертвец» волочит за собой колеблющиеся белесые сопли – жевательную резинку, растянутую в тончайшие нити; резинку, которую пережевывал злобный урод, гоблин из углерода, поселившийся внутри сгоревшего мозга. Ох и фантазер он был, этот священник! «Смотри, не обмолвись в присутствии ведьмы о подобной глупости!» – напомнил он себе.)

Ведьма, конечно, была с ними. Свою часть работы она выполнила честно. Никто не заблудился и не был принесен в жертву. Правда, в последнем имелись веские основания сомневаться…

Хорошо, что старуха хотя бы не задавала вопросов и не отпускала язвительных замечаний. Видимо, тоже почувствовала важность происходящего. А может быть, просто опасалась священника и его черного напарника. Мысль об этом доставляла попу немалое удовольствие…

Так эта странная, мягко выражаясь, троица, двигавшаяся в связке взаимной симпатии, появилась на окраине Ина. Впереди брела Полина, за нею – игрок с обугленным лицом, резиновыми кистями и фасеточными глазами насекомого, а где-то в безопасном отдалении по их следам пробирался священник.

Как только трясина осталась позади, ведьма предпочла отделиться от компании и заковыляла к себе домой. Она рисковала. В кармане ее пальто был спрятан предмет, ради обладания которым и Заблуда, и Ферзь, не задумываясь, нарушили бы ими же самими установленные правила игры. Предмет подвергся небольшой модификации в чреве Большой Мамы и превратился в психическую мину. В чем заключается ее действие, Полина не знала. И не могла узнать – ведь у нее не было видеодвойки.

Священник замешкался. Теперь, когда ему нужно было принимать решения, а возможность истребить всех, кто творил зло и кого он ненавидел, стала вполне реальной, на него обрушилась непривычная тяжесть ответственности. Ведомый симбионт, обозначенный в файлах реаниматора жаргонным словечком «Феникс» (остряки они были, эти ребята из лаборатории, которым сейчас наверняка черти запихивали в аду во все свободные дырки!), остановился и ждал, пока снова зажурчит жалкий ручеек мыслишек, изливаясь из ссохшихся поповских мозгов, – мыслишек по поводу того, что делать дальше. Вернее, не ждал, конечно, – ему было плевать на священника, город Ин, всю планету и на самого себя. Он был бы просветленным, если бы не был таким непоправимо мертвым.

…Слева виднелась крыша монастыря «Исследовательниц глубокого космоса», справа разлеглось пастбище, принадлежавшее Ферзю. Ну а впереди был город, пускавший вонючий дым из труб. Если бывает место без радости, то вот оно…

Еще не поздно было все отменить. Повернуть обратно. Убраться к черту. Сдохнуть… Как трудно решиться и сделать первый шаг по дороге в ад…