Он стоит в дверном проеме и смотрит на меня как на привидение, хотя, наверное, я для него и есть призрак. Но если он понял что-то из Шекспира, то должен знать, что призраки всегда будут тебя преследовать.

Я смотрю в его лицо, на котором происходит столкновение вопросов и ответов. Я так много хочу ему сказать. С чего же начать?

– Привет, Уиллем, – говорю я. – Меня зовут Эллисон.

Он не отвечает. Еще с минуту он смотрит на меня, не двигаясь с места. А потом отходит в сторону, открывает дверь пошире, чтобы я могла пройти.

И я вхожу.

Это не первый ее поцелуй. Даже не первый их с Уиллемом поцелуй. Но Эллисон кажется, что они целуются в первый раз в жизни.

Нет, это не из-за неловкости. Не то, чтобы она не знала, куда деть руки, а он – куда девать нос. Совсем наоборот. Они подходят друг другу идеально. Целуясь впервые в новом году, Эллисон и Уиллем мысленно произносят одну и ту же фразу: Что-то новое.

Хотя, возможно, «мысленно произносят» – слова не самые подходящие, потому что во время такого сладкого поцелуя, как этот, «мысленно произнести» невозможно ничего, так как место разума занимают инстинкты, и за вас начинает решать внутренний голос. «Голос внутренностей», как описал бы его дедушка Уиллема.

В глубине своих «внутренностей» Уиллем в этот момент изумляется, что из всех людей Эллисон выбрала именно его. Как Яэль когда-то выбрала Брама. Он не знает, как и почему, но понимает, что это произошло, и произошло не просто так.

Эллисон вскидывает руки, как бы говоря: «Я же говорила». Она провела год в поисках Уиллема и той девушки, какой она была с ним. И вот, прошлой ночью, увидев его в роли Орландо на сцене Вонделпарка, Эллисон поняла, что снова обрела и его, и прошлую себя, ведь слова, что он говорил, явно были адресованы ей. Вечность и еще один день. Она почувствовала это. В глубине души. Но слушать внутренний голос было для Эллисон так непривычно. Девятнадцать лет своей жизни она прислушивалась к чему угодно, только не к своему внутреннему голосу. И, увидев Уиллема рядом с другой женщиной, таким лучезарно счастливым с этой другой, она ушла.

Но окончательно уйти ей не удалось. Потому что она здесь, в его квартире, и он целует ее, и она отвечает на его поцелуй. И поцелуй их кажется Эллисон совсем иным. И в то же время таким знакомым и понятным. Только ведь так не может быть. А получается, что может. Истина и ее противоположность – две стороны одной медали, как говорит дедушка Уиллема.

Ничто не вечно. И «первые» поцелуи тоже. Даже такие выстраданные, как этот. За окном слышится сигнал трамвая. Тут же, словно от сработавшей сигнализации, наши герои возвращаются к реальности. Эллисон и Уиллем отстраняются друг от друга.

Эллисон не знает, что дальше. Ей нужно успеть на самолет в Хорватию. Она и так сделала крюк, заехав к Уиллему, и поцелуй этот застал ее врасплох. Но что теперь?

Уиллем берет свой рюкзак, словно отвечая на безмолвный вопрос Эллисон, давая понять, что ответа так и не будет. И предлагает ей кофе.

И тут же ему хочется себя ударить. Перед ним девушка, которую он не видел в течение года, девушка, о которой он думал, мечтал, которую искал целый год, девушка, которую он только что поцеловал (он все еще немного ошеломлен этим внезапным поцелуем)… И первое, что он произносит в ее присутствии: «Пойду сделаю тебе кофе».

Но потом Уиллем кое-что вспоминает.

– Или чаю. Ты ведь любишь чай?

Крошечная деталь, казалось бы, но она так важна. Эллисон и правда любит чай. В поезде в Лондон, когда они впервые разговорились – почему-то о шоколадной крошке, – она пила чай. И позже, тем же утром, когда следующий поезд уносил их в Париж, тоже был чай.

Чай. Однажды. Год назад. Он запомнил эту деталь.

Тихий голос где-то внутри Эллисон («голос ее внутренностей», только она еще не знает, что так это называется) кричит: «Видишь?»

– Да, – отвечает Эллисон. – Не откажусь.

На самом деле она не то чтобы хочет пить… Несколько минут назад у нее во рту пересохло от напряжения, но после поцелуя это ощущение прошло. Только ведь речь сейчас о чем-то гораздо большем, чем просто напиток.

– Значит, чай, – говорит Уиллем. Он замечает, что что-то в лице Эллисон изменилось после его предложения, как тогда, год назад, когда она в шутку выпросила комплимент – а Уиллем сказал, что она смелая, добрая и открытая. Он ляпнул это наугад и теперь он вспоминает об этом. Все это отпечаталось у него в памяти. Он хочет все высказать. И выскажет.

Но сначала – чай.

Уиллем идет на кухню. Эллисон не уверена, пойти ли ей следом, но он вдруг поворачивается и говорит:

– Жди здесь.

И, сделав несколько шагов, добавляет:

– Никуда не уходи.

Эллисон садится на низкий кожаный диван. Милая квартирка – такая яркая, солнечная и современная. Интересно, это его жилище? Она еще не думала о том, где Уиллем мог бы жить. Вообще не думала, что он мог бы где-нибудь постоянно обитать. Когда она познакомилась с ним, все его пожитки умещались в одном рюкзаке.

На кухне, за приготовлением чая и кофе, Уиллем пытается собраться с мыслями. (Он смотрит на чайник – как говорит старая пословица, но тот кипеть отказывается.) Уиллем прочесывает шкафы в поисках того прекрасного чая, который его дядя Дэниэл приберегал для своей будущей жены Фабиолы, у которой скоро родится ребенок и с которой он сейчас уехал в Бразилию. Уиллем заваривает кофе – растворимый, потому что так быстрее. Все равно уже слишком много времени ушло на то, чтобы просто вскипятить воду.

Он ставит чашки на поднос и возвращается в гостиную. Эллисон сидит на диване. Свои летние сандалии она сняла и аккуратно поставила под журнальный столик. (Ее босые ступни… При их виде у Уиллема учащенно бьется сердце. Все из-за Эллисон, как если бы она сидела перед ним, совершенно обнаженная.)

Уиллем ставит поднос на журнальный столик и садится на диван, на противоположной стороне от Эллисон.

– Надеюсь, ты любишь чай с ромашкой, – замечает он, – Просто это все, что есть у дяди.

– Хорошо, – отвечает Эллисон. Потом уточняеет: – Дяди?

– Дэниэла. Это его квартира. Я живу здесь, пока он в Бразилии.

Эллисон очень хочется сказать Уиллему, что, она думала, он живет в Утрехте. Именно там затерялись его следы. Или так ей казалось, пока она случайно не услышала прошлой ночью, что в Вонделпарке будут давать «Как вам это понравится» – и каким-то шестым чувством не угадала, что там будет играть Уиллем.

Случайности. Ничего, кроме случайностей. Уиллем пытается объяснить ей, подбирая слова так, чтобы не показаться полным идиотом:

– Дядя Дэниэл когда-то жил здесь вместе с моим отцом, Брамом. Когда они были молоды. Потом, пока дядя путешествовал, папа встретил юную и красивую девушку, с которой они провели вместе лишь день. Даже не целый день, а всего пару часов. Год спустя она возникла на пороге. И постучала в дверь.