— Примерно так, - снова не отпирается он. – А ты оказалась умнее, обаятельнее и куда смелее своей сестры. И я понял, что на этот раз мне никак не избавится от девчонки эрд’Кемарри, потому что она отравила меня собой.

Понимаю ли я, что пытается сказать мне этот самовлюбленный красавчик? Более чем. А следом за этим приходит понимание, что мне следует немедленно заткнуть ему рот, пока он не сказал то, что заставит нас обоих чувствовать себя бестолковыми идиотами.

— Ты принимаешь муки совести за то, чего между нами нет и быть не может, - говорю как можно равнодушнее. Вообще, в голове крутится куда более подходящая фраза, но от нее разит пафосом и книжной драмой, поэтому ограничиваюсь сухим перечислением фактов. – Вина и самовнушение – очень мерзкий коктейль, Рэн. И если ты думаешь, что влюблен в меня, то смею тебя уверить…

Уверить я так и не успеваю, потому что в следующее мгновение этот увалень падает передо мной на колени, прямо в пыль, хватает мое лицо в ладони – и целует.

Глава тридцать вторая

Глава тридцать вторая

Второй в моей жизни поцелуй. Слюни несчастного Брайна я не считаю даже за братский чмок в щеку.

Второй – но мне уже есть с чем сравнивать.

Конечно, наследник короны целовался куда более… жестко. В руках Ашеса я чувствовала себя настоящим трофеем, которым завоеватель распоряжается по праву сильного. Это было так необычно и так приятно, что мне хотелось остаться в его плену на веки вечные.

С Рэном все совсем иначе. С ним я чувствую себя тем самым подарком: желанным и дорогим, который он держит так осторожно и трепетно, что начинает щемить сердце. А еще с ним все почти целомудренно. Ни языка, ни покусываний, черт, да он даже не пытается опустить руку мне пониже спины, хотя, вынуждена признать, то, как мы сидим, оставляет ему мало простора для фантазии.

— Йоэль… - Он на мгновение отстраняется, смотрит на меня сверху вниз полным боли взглядом. – Йоэль, ради Взошедших, ну скажи же хоть что-нибудь. Или нет, молчи! Я все решил. Я не буду марионеткой своего отца, больше никогда. Хоть раз в жизни нужно сделать что-то настоящее.

«Ты еще про подвиг скажи», - мысленно журю я, чувствуя себя едва ли не стервой из-за того, что в такой трогательный момент способна разве что на иронию, пусть и не самую злую. Даже и не иронию вовсе, скорее шутку с капелькой сарказма.

— Мы сбежим. –Рэн крепко сжимает мои пальцы. – За океаном лежат другие земли. Там нас никто не будет знать, и мы сможем жить в свое удовольствие. Ради тебя я готов горы свернуть и реки повернуть вспять.

Все эти громкие слова из уст не совершившего ни одного поступка разгульного дворянина звучат как насмешка над теми храбрецами и последними романтиками, которые говорили нечто подобное на страницах книг незадолго до того, как храбро погибнуть в каком-то очень пафосном, но бессмысленном сражении.

— Для начала – не сломай мне пальцы, - предлагаю я, радуясь, что Рэн тут же ослабляет хватку. – Это было…

— … неожиданно, я знаю. Я долго не решался подступиться к тебе, не знал, как ты на это отреагируешь. А потом ты нахваталась тех ужасных сплетен, и я боялся, что правда тебя обозлит.

Нет, злости я не чувствую. Мои эмоции после услышанного болтаются где-то между разочарованием и опустошением, но последнее, что мне хочется сделать сейчас, так это плеваться ядом и упрекать Рэна в том, что он повинен в гибели моей сестры. Из всего услышанного напрашивается простой и очевидный вывод: моя сестра во что-то вляпалась, и это «что-то» заставило ее переступить через гордость и напроситься в помощницы к отпрыску Старшей крови. И она, в отличие от меня, была ему пусть и бедной, но ровней, с положением и доходом, расположенностью к владению таумом и без каменных сапог и дурацкого браслета. У нее было гораздо больше возможностей спастись, но удача оказалась не на ее стороне. Что-то мне подсказывает, что даже защита Рэна (если бы он решился вернуть ее под свою опеку), не спасла бы Тэону от истории, в которую она вляпалась. Разве что немного отложила неизбежное.

Пока Рэн, словно в лихорадке, описывает перспективы нашего будущего, я выуживаю из памяти слова профессора. Можете считать меня скорой на выводы, но из всего услышанного я ясно вижу одно: Тэона варилась в какой-то истории и была если не ведущей, то значительной ее частью. И то, что она искала помощи за громким именем своего покровителя в обход всех приличий, указывает на ее отчаянное положение. Я, может быть, и не знала свою сестру вовсе, как оказывается, но уверена, что Тэона никогда бы не стала умолять. Без веской причины, разумеется.

Все эти вывода наталкивают на нехорошие мысли. Моя сестра что-то узнала. И она прислала то письмо, чтобы меня предупредить. Почему именно меня, нелюбимую сестру, а не обожаемых родителей? Не потому ли, что они и так обо всем знали? Не потому ли, что все трое были заговорщиками и лишь я одна не знала об их планах… сместить императора?

Я чертыхаюсь одними губами. Проклятые зерна сомнений! Эти паразиты крайне живучи и обладают чудесной способностью прорастать даже на камнях, без воды и в полной темноте. Чтобы я теперь не пыталась сделать, какие бы оправдания не придумывала, во мне всегда будет торчать мысль, что моя семья действительно повинна во всех тех злодеяниях, в которых ее обвиняют. И единственный способ от них избавиться - разгадать эту сложную головоломку и доказать обратное. Или узнать, что все, в чем их обвиняют и за что их отправили на плаху - чистая правда.

Я прогоняю упадническое настроение мыслями о том, что «Йоэль Справедливость нашедшая и Месть несущая» звучит гораздо лучше, чем «Йоэль дочка предателей».

— Рэн!

Мне приходится повысить голос, чтобы прервать его пространные размышления о радужных перспективах нашего совместного будущего. Ох, Взошедшие, неужели все влюбленные такие олухи? Или, не приведи боги, я сама превращаюсь в такое же недоразумение, стоит на горизонте забрезжить тени Ашеса?

Ну уж нет, Йоэль, с этого момента и впредь ты будешь хорошенько следить за своим языком.

— Прости. – Рэн виновато улыбается. – Я так