— Подходите, садитесь. Пора продолжать, — сказал я.

Вдруг в дверь постучали, и вошла Эва Блау. Я заметил, что она очень нервничает, и подошел к ней:

— Добро пожаловать.

— Вы правда хотите, чтобы я пожаловала?

— Да.

У нее покраснели шея и щеки, когда я забрал и повесил ее пальто. Показал ей группу и придвинул к полукругу еще один стул.

— Эва Блау раньше была пациенткой доктора Ульсона, но теперь присоединится к нашей группе. Мы все постараемся, чтобы она чувствовала себя среди друзей.

Сибель сдержанно кивнула, Шарлотте приветливо улыбнулась, остальные застенчиво поздоровались. Марек притворился, что не заметил новенькую.

Эва Блау села на свободный стул и зажала сцепленные руки между коленями. Я вернулся на свое место и осторожно приступил ко второй части:

— Садитесь удобно, ноги на полу, руки на коленях. Первая часть прошла не совсем так, как я предполагал.

— Простите, — сказала Шарлотте.

— Никто не должен просить прощения, тем более вы. Надеюсь, вы это понимаете.

Эва Блау неотрывно смотрела на меня.

— Мы начали с мыслей и ассоциаций, вызванных первой частью, — сказал я. — Кто-нибудь хочет высказаться?

— Сбивает с толку, — сказала Сибель.

— Очень разочаровывает, — подхватил Юсси. — Не успел я открыть глаза и почесать голову — а оно уже все кончилось.

— Что вы почувствовали? — спросил я его.

— Волосы, — с улыбкой ответил Юсси.

— Волосы? — хихикнула Сибель.

— Когда чесал голову, — пояснил Юсси.

Несколько человек рассмеялись шутке.

— Что у вас ассоциируется с волосами? — спросил я, усмехнувшись. — Шарлотте?

— Не знаю, — улыбнулась она. — Волосы? Может, борода… нет.

Пьер перебил тонким голосом:

— Хиппи. Хиппи на чоппере, — улыбаясь сказал он. — Он сидит вот так, жует «Джусифрут» и скользит…

Внезапно Эва с грохотом встала со стула.

— Детский сад какой-то, — заявила она и ткнула пальцем в Пьера.

Его улыбка угасла.

— Почему вы так думаете? — спросил я.

Эва не ответила. Посмотрела мне в глаза и с угрюмым видом села на место.

— Продолжайте, пожалуйста, Пьер, — спокойно попросил я.

Тот помотал головой, махнул скрещенными указательными пальцами на Эву и притворился смущенным.

— Дениса Хоппера застрелили за то, что он был хиппи, — заговорщицки прошептал он.

Сибель хихикнула и искоса взглянула на меня. Юсси поднял руку и повернулся к Эве.

— В вороньем замке детских игр не будет, — сказал он с тяжелым норрландским акцентом.

Стало тихо. Эва повернулась к Юсси — похоже было, что она собирается наорать на него. Но Юсси так спокойно и серьезно взглянул на нее, что Эва прикусила язык и снова села прямо.

— Эва, мы начинаем с упражнений на расслабление, дыхание, а потом я погружаю в гипноз одного или нескольких из вас, — объяснил я. — В работу вовлечена вся группа, независимо от того, на каком уровне сознания находится человек.

На лице Эвы появилась ироничная улыбка.

— А иногда, — продолжал я, — если я чувствую, что это сработает, я могу погрузить в глубокий гипноз всю группу.

Я подвинул стул, попросил пациентов закрыть глаза и откинуться на спинку стула.

— Ноги устойчиво и спокойно стоят на полу, руки лежат на коленях.

Осторожно погружая их в состояние глубокого расслабления, я думал, что следовало начать с попытки определить тайную комнату Эвы. Очень важно, чтобы она поскорее смогла взаимодействовать с чем-нибудь, чтобы ее приняли в коллектив. Я проговаривал цифры в обратном порядке, слушал дыхание своих пациентов, ввел их в легкий гипноз и оставил у серебристой поверхности воды.

— Эва, теперь повернитесь ко мне, — спокойно сказал я. — Доверяйте мне, я позабочусь о вас во время гипноза, ничего страшного не случится. Вы расслаблены и спокойны, вы слушаете мой голос и следуете моим указаниям. Подчиняйтесь моим словам, не задумываясь над ними, вы находитесь в середине потока слов, не впереди и не позади, а постоянно в середине…

Мы погружались в серую воду, остальные члены группы зависли, прислонившись головами к волнистому зеркалу. Мы с Эвой опускались в темную глубину по толстым веревкам, по тросам с развевающимися тряпками водорослей.

В то же время в реальности я стоял позади стула Эвы Блау, положив одну руку ей на плечо и обращаясь к ней спокойным низким голосом. От ее волос пахло дымом. Эва сидела откинувшись, с расслабленным лицом.

В моем собственном трансе вода перед ней была то бурой, то серой. Лицо оставалось в тени, губы плотно сжаты, между бровями пролегла глубокая морщина, но взгляд оставался непроницаемым. Я думал, с чего начать. Откровенно говоря, я совсем мало знал о ней. В журнале Ларса Ульсона не было почти ничего о ее прошлом. Приходилось действовать вслепую, и я решил пойти на хитрость. Часто оказывалось, что ощущение покоя и радости быстрее всего приводит к сути проблемы.

— Эва, вам десять лет, — сказал я и обошел стулья, чтобы видеть ее лицо.

Ее грудь едва поднималась, Эва спокойно и мягко дышала диафрагмой.

— Вам десять лет. Сегодня прекрасный день. Вы рады. Чему вы радуетесь?

Эва сладко вытянула губы трубочкой, улыбнулась самой себе и сказала:

— Мужчина танцует в луже и брызгается.

— Кто танцует?

— Кто?

Она немного помолчала.

— Мама говорит — Джин Келли.

— А, так вы смотрите «Поющие под дождем»?

— Мама смотрит.

— А вы — нет?

— Смотрю, — улыбнулась она и прищурилась.

— И вам радостно?

Эва опустила подбородок в медленном кивке.

— Что происходит?

Я увидел, как ее лицо склоняется к груди. Вдруг ее губы шевельнулись в странной улыбке.

— У меня большой живот, — еле слышно проговорила она.

— Живот?

— Я вижу, что он ужасно большой. — В ее голосе послышались слезы.

Рядом с ней, раздувая живот, дышал Юсси. Краем глаза я заметил, что его губы шевелятся.

— Вороний замок, — прошептал он в легком гипнозе. — Вороний замок.

— Эва, послушайте меня, — продолжал я. — Вы можете слышать всех, кто есть в этой комнате, но только мой голос вы должны слушать. Не обращайте внимания на то, что говорят другие, слушайте внимательно только мой голос.

— Ладно, — ответила она с выражением удовольствия на лице.