— Ладно… — согласился Раздолбай, — в конце концов — это может быть не Бог, а интуиция, как говорил Валера, а слушаться интуиции — вовсе не признак слабости.

Ощутив такой прилив энергии, что его тело словно потеряло вес, он в считанные минуты собрал сумку и вышел из дома. Будто специально, по тихой Химкинской улице медленно ехало такси с зеленой лампочкой.

«Многовато все-таки совпадений», — подумал Раздолбай, поднимая руку.

Двадцать минут дороги до Шереметьево он предавался мечтаниям.

«Знаешь, я поняла, что начала к тебе что-то испытывать, — представлял он слова, которые скажет ему Диана. — Я давно решила для себя, что чувства мешают мне, и старалась от них закрыться, но ты вспорол мою спокойную жизнь, как плавник акулы вспарывает море. С Андреем я помирилась, но мы просто приятели, а ты — нечто большее. После того как ты увез меня в Москву, я думала о тебе все время…»

Раздолбай представлял, как выслушает все это с мерцающей на губах улыбкой и предложит Диане встречаться вдвоем без компании. Несколько дней они будут ходить в юрмальские кафе и гулять по взморью, а в один из вечеров он обнимет ее возле дачи и поцелует. С этого момента они для всех станут парой, и когда-нибудь случится то, о чем даже мечтать в полную силу он осмелился, только отдавшись сарафанным змейкам.

«Билетов на сегодняшнее число нет на все рейсы» — как всегда предупреждала вечная табличка над окошком шереметьевской кассы. Раздолбай хитро улыбнулся кассирше и сказал ей, копируя Мартина, уверенным манерам которого пытался иногда подражать:

— Я знаю, что политика «Аэрофлота» заключается в том, чтобы дико обламывать людей, которым вздумается куда-нибудь полететь, но все-таки уточняю — в Ригу на завтрашнее утро точно билетов нет? Вдруг тургруппа возврат сделала?

— Проще выражайтесь, молодой человек, и читайте, — ответила кассирша, постучав пальцем по табличке.

— Вы бы ее освежили, что ли.

Купив билет на ближайшее число, Раздолбай направился к регистрационной стойке. Шансов получить «подсадное» место было больше, если очередь за ним удавалось занять задолго до регистрации, и он был уверен, что в одиннадцать вечера станет первым «подсадным» пассажиром на утренний семичасовой рейс. К его изумлению, возле стойки уже маячили четверо усталых людей: двое мужчин, которые вяло обсуждали введение в Латвии национальной валюты, полная румяная женщина, похожая на повариху со школьного плаката «Здоровое питание повышает успеваемость», и краснощекий толстяк лет семнадцати — ее сын.

— Ма, я ему объяснял, гопник прицепился ко мне на вокзале, начал беса гнать, что он человека с одного удара убивает. Мне, типа, смешно стало, а гопник упоротый гнал свой запорожняк… — Вполголоса посвящал толстяк маму-повариху в какие-то свои тайны.

— Простите! — обратил на себя внимание Раздолбай.

Все четверо повернулись в его сторону.

— В Ригу «на подсадку» стоит кто-нибудь?

— Все в Ригу «на подсадку», паря, — ответил краснощекий сынок. — Со вчерашнего утра, бляха, торчим здесь — то мест в самолете нет, то с льготными талонами вперед нас прутся.

— Какими талонами?

— Диспетчер по транзиту выдает. Сначала с этими талонами подсаживают, потом остальных.

— Отпуска сейчас, все рейсы битком, — добавила мамаша, устало вздохнув, — за нами будете.

Поняв, что шансов проторчать сутки в аэропорту больше, чем попасть в самолет, Раздолбай забеспокоился.

«Господи, я должен улететь! — взмолился он, но вспомнил, что решил быть хозяином своей жизни, и устыдился нечаянного малодушия.

Валера, когда искал место в Германии, не кричал: „Помоги, Господи!“ — упрекнул он себя. — Надо не к Богу взывать, которого, может, и нет, а бороться за место так, как если бы это было последнее место в шлюпке на тонущем судне. Узнать, например, что это за льготные талоны и всеми правдами и неправдами такой талон добыть».

— В общем, алиби у меня было, что гопник сам начал, но следак сказал, что Леха раскололся и будет давать показания… — продолжал откровенничать с мамой толстяк, и хотя

Раздолбаю было интересно его подслушивать, он решил немедленно начать свою борьбу.

— Я отойду на минуту. Если кто подойдет, скажете, что я за вами?

— Заметано, паря.

Будочку диспетчера по транзиту Раздолбай нашел в дальнем углу зала.

— Девушка, на Сыктывкар бронь можно снять? Или «на подсадку» талончик? Очень надо! — канючил в окошко похожий на геолога бородач.

— Вывешены правила на стене, читайте! — резанул металлом голос диспетчерши. — Только по срочным командировкам и на похороны с телеграммой о смерти, без этого никому ничего не даю!

«Отправить, что ли, самому себе телеграмму, что умер дедушка? — придумал Раздолбай. — Других шансов нет».

Почта в аэропорту работала круглосуточно, но молнию на свой домашний адрес он получил бы только к утру, и затея с телеграммой отпала. Оставалось покорно стоять пятым в очереди и лелеять надежду, что в самолете окажется достаточно свободных мест.

«Господи, только бы их было не меньше пяти! — снова невольно обратился Раздолбай к высшей силе, признавая, что его собственные возможности достичь цели исчерпаны.

— Смешной ты парень, — заворчал внутренний голос. — То прыгаешь от радости, звонишь Мише, кричишь: „Я поверил, я поверил!“ То чуть усомнишься, и я для тебя сразу — самообман. Попал в затруднение, опять зовешь — Господи!

— Я не зову, это привычное восклицание отчаяния.

— Но ты же „Господи!“ восклицаешь, а не что-то другое.

— Я бы рад был верить, если бы точно знал, что мысли, которые слышу внутри себя, не мои же собственные. Поэтому я все время хочу тебя испытать. Помоги мне сейчас улететь, и если с Дианой получится, я буду верить!

— Я помогу, ты поверишь, а скажет тебе друг, что все это подпорки для слабаков, — будешь опять сомневаться, называть меня „интуицией“.

— Не буду больше! Прости, Господи! Помоги улететь, пожалуйста!

— Ты сказал пять минут назад, что не надо ко мне взывать, потому что меня, может, и нет.

— Я не прав! Помоги, Господи, я в тебя верю!

— А я в тебя нет».

На этом голос замолк, словно потерявший сигнал радиоприемник, и Раздолбай напрасно посылал в пространство мольбы, ожидая услышать в ответ «дано будет» или «ты улетишь». Он кричал в пустоту и удивлялся, что голос, который казался отщепленной частью собственного сознания, может исчезнуть полностью.

В половине шестого началась регистрация. Раздолбай с завистью смотрел на длинную очередь пассажиров с билетами и считал их невероятными счастливцами, хотя они всего лишь побывали около касс задолго до вылета. В руках у девушки-контролерши был планшет с нарисованным фюзеляжем самолета, разделенным на квадратики по числу мест. С каждым зарегистрированным пассажиром контролерша зачеркивала один квадратик, и очередь делала шаг вперед. Раздолбай пытался сосчитать количество незачеркнутых квадратиков и количество людей в очереди, и у него все время получалось, что квадратиков меньше, чем пассажиров.