— У меня есть цветы, — тоном заговорщицы ответила женщина и сверкнула в полумраке золотыми зубами.

— Где? — спросил он, непроизвольно переходя на шепот.

— Здесь, — ответила женщина, толкнув носком ноги большой фибровый чемодан.

— Покажите, — прошептал Раздолбай.

Он был уверен, что высшие силы привели его к спекулянтке, которая из чемодана торгует в международном аэропорту цветами, пока закрыт ларек, и ликовал, считая, что свершилось чудо. Но чемодан открылся, и вместо роз, хризантем и георгинов его глазам предстало мятое тряпье. Женщина бережно вытащила из этого тряпья свернутое в плоский сверток полотенце и разложила его на полу. Внутри оказались семь грязно-белых роз со сплющенными чашками.

— Мне подарили, но если вам очень надо, я уступлю половину, — сказала женщина с видом благодетельницы.

— Давайте три, — согласился Раздолбай. Цветы выглядели неказисто, но выбирать не приходилось.

— Я вам ленточкой перевяжу, они сразу лучше смотреться будут. Сейчас, конечно, в такое время не купите. Держите, молодой человек.

Удавив три цветка бумажной лентой, «цыганка-спекулянтка» вручила Раздолбаю ершом растопырившийся «букет» и застыла в вежливом ожидании.

— Сколько с меня? — понятливо спросил он.

— Ну, почем сейчас розы? Рубля по два? Пять рублей давайте, нормально будет.

Слишком радуясь удаче, чтобы оценивать цветы критически, Раздолбай отдал пятерку и поспешил к ожидавшей его машине. Всю обратную дорогу он рассматривал букет и ломал голову, зачем это приключение понадобилось. С одной стороны, вроде бы случилось чудо, с другой — безжалостный свет дня содрал с добытых роз последние остатки пристойности, и дарить цветы, похожие на кладбищенский мусор, можно было только с целью оскорбить, но никак не порадовать.

«Ладно бы я просто не нашел цветов, но ведь нашел, хоть это казалось невозможным! Зачем Бог помогал мне, если эта помощь бессмысленна, — не понимал Раздолбай, пытаясь разгадать замысел высших сил, — а может быть, диспетчерша оценит именно такие розы? Увидит их, поймет, как трудно сейчас найти цветы, и, тронутая вниманием, поможет мне?»

— Как вы думаете, это можно дарить? — спросил он таксиста, чтобы тот бросил свою лепту на весы сомнений.

— Ну, если какой-нибудь опойке, то можно подарить, почему нет? — засмеялся таксист.

Выйдя из машины, Раздолбай сразу отправил розы в урну и признался себе, что запутался. Нелепый результат поездки никак не походил на помощь свыше, но списать его на собственную глупость не позволял внутренний голос, уверявший, что все это зачем-то было нужно.

«Смотаться за цветами на такси, чтобы выбросить их в урну — это было нужно?! — недоумевал Раздолбай.

— Нужно! — стоял на своем внутренний голос».

Возрожденная вера пошатнулась. Снова склоняясь к мысли, что «голос» — это расщепленное сознание, готовое оправдать любую глупость, лишь бы сохранить подпорку-Бога, он вернулся к регистрационной стойке. За время его отлучки хвост «подсадной» очереди увеличился вдвое. Появился новый пассажир с льготным талоном, и еще семь человек стояли теперь за мамашей-поварихой и ее сынком-уголовником.

«Новый льготник — это плохо, — подумал Раздолбай, занимая свое место. — Если бы диспетчерша хотела мне помочь, она могла бы дать талон сразу, а теперь, даже если даст, я буду седьмым, а не шестым».

Пассажир, стоявший за Раздолбаем, похлопал его по плечу:

— Молодой человек, очередь вон там начинается.

— Я занимал с вечера.

— За кем занимали?

— Вот за ними.

Краснощекий толстяк пристально посмотрел на Раздолбая и театрально удивился:

— Первый раз вижу! Ма, он за нами занимал?

— Нет, — очень естественно ответила мамаша.

— Не стоял он тут, не стоял! — подтвердил мужчина, которого обошел приятель-пройдоха.

— Да вы что! — задохнулся Раздолбай и поймал взгляд мужичка в зимних ботинках. — Скажите им, что я занимал! Вы-то меня должны помнить!

— Стоял он тут, — робко вступился мужичок. — Стоял за ними.

Его жалкое заступничество потонуло в хоре дружного возмущения. Мамаша-повариха кричала, что лучше знает, кто за ней стоял, а кто нет, и ее зычный голос стал решающим. Под возгласы «совсем обнаглел!», «стоял, тоже мне…» и «не пускайте его!» Раздолбая выгнали из очереди. Мужичок пытался призвать в свидетели депутатов, но те заявили, что народу виднее, и отвернулись. Пробормотав «нехорошо», мужичок виновато развел руками и больше не возникал.

— Не наглейте, молодой человек. Идите в конец очереди, чем вы лучше других? — порицательно сказала ему мамаша-повариха.

Раздолбай не верил случившемуся. До этого момента он считал, что подлости существуют только в выдуманном мире Шекспира, где душат возлюбленных, и мелкая житейская подлость, которую совершили по отношению к нему, обожгла его, как плетка. Место в очереди было потеряно. Люди, которые первый раз его видели, охотнее верили трем солидным свидетелям, чем одному затюканному мужичку, и их можно было понять. Но понять «свидетелей», которые ничего не выигрывали, кроме копеечной мести, понять, как им не стыдно друг перед другом, Раздолбай не мог. Он не пошел в конец очереди. Это было унизительно и бессмысленно. Оставалось надеяться только на льготный талон и на семь пустых мест в самолете.

«Господи, помоги улететь! — снова начал просить он, хотя после несуразной поездки за цветами от его веры остался покосившийся остов. — Я поверил тебе, когда ты потребовал пропустить этого мужика, поверил, когда ты велел сказать диспетчерше правду… Что, все это было напрасно? Ладно бы я просил помощи, ничего сам не сделав, но я все, что ты велел, выполнил! Господи, прости, что я сомневаюсь и не верю абсолютно, но меня еще эти цветы сбили с толку. Ты говоришь — это было нужно, а, получается, нужно только затем, чтобы я потерял очередь. Я совсем запутался. Вдруг все это игры моего сознания, и я говорю сам с собой? Если я не улечу и не будет ничего с Дианой, я ведь больше никогда в тебя не поверю! Это не угроза, кто я такой… Я сам чувствую, что верить — лучше, чем не верить, но верить на пустом месте я не могу. Вдруг эта хабалка и ее сынок улетят, а я не улечу из-за того, что уступил очередь? Это будет значить, что жить надо по закону „умри ты сегодня, а я завтра“, и хоть мне не нравится такой закон, ты же мне другого выбора не оставишь! Не оставишь просто тем, что тебя, значит, нет!»

Начав с мольбы о помощи, Раздолбай сам не заметил, как заговорил со своим внутренним Богом, будто с близким другом. Метания от веры к неверию надоели ему, и он хотел раз и навсегда объясниться. Отдав мольбе столько сил и совершив два поступка против своих естественных желаний, он чувствовал себя вправе рассчитывать на помощь и заранее знал, что если не улетит, то окончательно решит, что никакой высшей силы не существует, прежние случаи ее вмешательства — совпадения и обращаться к Богу — наивный самообман.