Субъект часто об этом думал: дни славы Городов-Звездочетов, их квантовые телескопы, а потом структуры, которые родились и выросли, словно прочерченные по поверхности планеты пунктирные линии, структуры, совершенно не похожие на то, что строили или помышляли строить его сородичи, структуры, похожие на гигантские ребристые кристаллы или огромные белковые молекулы, структуры, куда можно войти, но откуда нелегко выйти, структуры, служившие для связи с живой материей Вселенной, структуры, которые и сами в каком-то смысле были жи- выми.

(Как вот эта структура, осознала Маргерит.)

Однако Субъект и не подозревал, что увидит одну из них своими глазами. Уже не первое столетие никто не пытался возводить рядом с ними Города. Субъект и его сородичи научились их избегать, игнорировать их, поскольку они были вратами в нечто за пределами пони- мания.

И все-таки Субъект нередко задумывался о структурах. Мысль о том, что он и его сородичи лишь промежуточное звено между лишенными разума ночными животными и теми, кто способен путешествовать между звездами, беспокоила, но и интриговала.

Если не считать подобных мыслей, жизнь его представляла собой здоровую одинаковость, циклическую рутину, безукоризненную, совершенную и дающую должное удовлетворение. Субъект заменил умирающего сборщика на крупной мануфактуре и достойно служил своему Городу. Его часы были по-хорошему похожи один на другой. В конце каждого дня он создавал идеограмму, чтобы запечатлеть все, что он чувствовал, думал, видел и обонял за рабочий цикл. Идеограммы были почти одинаковыми, как и его дни, однако, как и его дни, ни одна не повторяла другую. Когда он целиком покрыл стены своего бункера идеограммами, он запомнил их последовательность, а потом смыл все со стен, чтобы начать заново. За свою жизнь он запомнил двадцать таких последователь- ностей.

Если ты сочтешь такую жизнь скучной (Маргерит представила, как она говорит это Тесс), то ты ошибешься. Субъект, как и все его сородичи, нередко надолго застывал в неподвижности, но это не значило, что он ничего не делает. Неподвижность была полна аппетитнейших стимулов: запахи восхода и заката, текстура камня, мельчайшие отличия между временами года, то, как память постепенно наполняет тишину, пока тишина наконец не переполнится. Иногда он чувствовал странную меланхолию, которую некоторые полагали атавистическим пережитком его прежней жизни как безмозглого животного, а мы бы назвали одиночеством; он ощущал меланхолию, глядя с башни, в которой жил, поверх множества других башен на зеленые и влажные возделанные поля, на сухие равнины, где ветер вздымает пыльные вихри в белое небо. Чувство было похоже на «я хочу! хочу!», на желание без объекта. Оно быстро проходило, оставляя за собой печаль, странную и возбуждающую.

Затем настал день, когда нахлынуло новое чувство.

Цивилизации, которые порождают звездообразные структуры, никогда не одинаковы. («Да, это и к нам относится; не знаю, Тесс, насколько мы теперь изменимся, но совершенно точно, что уже никогда не станем такими же, как прежде».) Когда мы впервые посмотрели на UMa47/E, звездообразные структуры про нас узнали. Они почувствовали Слепое Озеро, наши БЭК-кольца, почувствовали новое, еще детское сознание («может, они назвали ее Зеркальной Девочкой?»); они поняли, что мы наблюдаем за Субъектом, а вскоре это понял и сам Субъект. («Вам уже объясняли в школе принцип неопределенности, Тесс? Иногда вещи меняются просто оттого, что на них смотришь. Нельзя посмотреть на то, на что никто не смотрел, увидеть никем не виденное. Понимаешь?»)

Поначалу Субъект продолжал жить обычной жизнью, хотя и знал, что за ним наблюдают. Мы были отделены от него пространством и временем; для Города Небес мы не значили ничего. В его ежедневных идеограммах мы были лишь легкой рябью, словно отдаленный незнакомый запах.

А потом мы встали между ним и тем, что он любил больше всего.

Из-за странного происхождения своего вида сородичи Субъекта никогда не вступали в брак, не чувствовали потребности в соседстве, не влюблялись друг в друга. Основную эпигенетическую лояльность они испытывали к городу, в котором родились. Субъект любил Город абстрактно – как продукт многовековых совместных усилий его сородичей; но он также любил его таким, какой он есть: его пыльные улочки и коридоры с высокими потолками, его залитые солнцем башни и полутемные обеденные колодцы, сливающийся в единый гул звук шагов днем и успокаивающую ночную тишину. Иногда Город казался ему даже более реальным, чем те, кто его населяет. Город кормил и защищал. Он любил свой Город и чувствовал ответную любовь.

(«Но мы отделили его от остальных, Тесс. Мы сделали его другим, и его сородичи без труда ощутили эту разницу. Поскольку мы за ним наблюдали и поскольку он это знал, его отношения с Городом Небес вдруг изменились; он почувствовал отчуждение, свою отдельность, одиночество, которого раньше никогда не испытывал. Да, именно так: одиночество оттого, что с ним были мы! Он будто бы взглянул на Город другими глазами, и сам Город и его сородичи тоже увидели его по-другому».)

Он сделался несчастным. И стал все чаще задумываться о звездообразных структурах.

Для него они были чуть ли не легендой, сочиненной кем-то историей. Теперь он понял, что они действительно существуют, что звезды непрерывно беседуют между собой и что случай сделал его сейчас полномочным представителем своего вида. Он начал задумываться о том, чтобы отправиться к ближайшей структуре, которая, впрочем, находилась на значительном расстоянии в западной пустыне.

Обычно в его возрасте подобное паломничество не совершали. Было принято считать, что вошедший в звездообразную структуру паломник вливается в неизмеримо больший интеллект – молодежь подобная участь не привлекала, хотя иные старики и решались отправиться в путь. Субъект начал чувствовать, что его судьба теперь неразрывно связана со структурами, и принялся планировать путешествие – сначала в общих чертах, потом, когда его инаковость привела к остракизму, когда его стали игнорировать в обеденных собраниях и перестали замечать на работе, и более серьезно. А что оставалось делать? Город его разлюбил.

Но он все равно продолжал любить Город, и ему было очень больно с ним прощаться. Он провел целую ночь в одиночестве на высоком балконе, наслаждаясь уникальной для своего Города комбинацией света с тьмой и легкими тенями, которые отбрасывала на улицы быстрая луна. Ему казалось, что он любит здесь сразу все, каждый каменный блок и каждый булыжник, цистерну и колодец, покрытую сажей дымовую трубу и пахнущее свежестью зеленое поле. Единственным утешением ему было, что Город справится. Когда он уйдет, его кем-то заменят, и Город в своей безмерной доброте забудет о том, что он вообще когда-то существовал.

Отыскать звездообразную структуру оказалось не слишком сложно. Эволюция наделила Субъекта и его сородичей способностью ощущать мельчайшие изменения магнитного поля планеты; север, юг, восток и запад были для него столь же очевидными направлениями, как для нас верх и низ. В названии, которое дали структуре, содержались четыре похожих на долгие вздохи гласные, которые определяли ее координаты не хуже GPS. Однако сам путь будет долгим и тяжелым. Субъект старался есть как можно больше, запасая влагу и питательные вещества в тканях тела, проходил каждый день разумное расстояние, видел много такого, что пробуждало в нем любопытство и восхищение, включая окруженные дюнами руины древнего Города, не сохранившего даже имени, Города, покинутого, когда до его рождения оставалась еще не одна эпоха. Он часто отдыхал. И тем не менее к концу путешествия сильно ослаб, чувствовал обезвоживание, утратил ясность мысли и очень горевал по Городу.