Как все это описать словами? Рассказ представлял собой фрактал, каждая история содержала в себе другие истории, потянешь за одну ниточку, вытянешь десять, то, что внизу, аналогично тому, что вверху, прямо по Трисмегисту… А главное, Субъект все равно ничего не поймет.

– Нет, – сказала Зеркальная Девочка.

– Что – нет?

– Он понимает. По крайней мере частично.

– Но я ничего не сказала.

– Нет, вы сказали. А мы для него перевели.

Интересно, откуда это королевское «мы»… Зеркальная Девочка и ее звездные сестры?

Однако Субъект оставался неподвижен.

– Нет, – сказала Зеркальная Девочка голосом Тесс. – Он говорит.

В самом деле? Его дыхательная щель изгибалась, реснички колыхались, словно пшеница на ветру. В воздухе вдруг запахло горячим дегтем, лакрицей, скисшим мо- локом.

– Может, и говорит. Но я его не понимаю.

– Закройте глаза и слушайте.

– Я ничего не слышу!

– Слушайте.

Зеркальная Девочка взяла ее за руку, и внутрь хлынуло знание: целое цунами информации, слишком много, чтобы понять и разобраться.

(«Это рассказ, – прошептала Зеркальная Девочка. – Просто рассказ».)

Рассказ, но как его потом пересказать, если она не понимает?.. В ее сознании сейчас бушевал шторм. Идеи, впечатления, слова, неуловимые, точно сны; если сразу не запечатлеть их в памяти, они исчезнут. В отчаянии она подумала о Тесс: если это рассказ, какими словами я ей его перескажу?

Мысль помогла. Она представила себе, как рассказывает Тесс на ночь историю про Субъекта. «Субъект родился…» Нет, это не самое подходящее слово, лучше сказать «ожил». «Субъект ожил…» Нет.

Попробуем сначала.

«Субъект…»

«Инопланетянин, которого мы зовем Субъектом…»

Инопланетянин, которого мы зовем Субъектом, был жив (представляла себе Маргерит свой рассказ) задолго до того, как он стал таким, каким стал, задолго до того, как обрел способность думать и помнить. В стенах огромных каменных пирамид Города, в скрытых внутри них лабиринтах живут небольшие создания – «ты должна их помнить, Тесс». Маленькие животные, размером меньше котенка, их там великое множество, их гнезда словно крошечные города внутри огромного Города. Эти животные рождаются голыми и беззащитными, подобно млекопитающим или сумчатым; по ночам они выбираются из своих жилищ, чтобы питаться кровью Субъекта и его сородичей, а перед восходом возвращаются к себе в стены. Там они живут, умирают и размножаются среди себе подобных. Обычно. Однако каждые тринадцать лет, по счету UMa47/E, в телах народа Субъекта зарождается что-то вроде генетического вируса, некоторые из животных, питаясь кровью, заражаются этим вирусом, и зараженные животные начинают резко меняться. Так и начинается жизнь представителей народа, к которому принадлежит Субъект: с вирусной инфекции. (Это не буквально инфекция, а скорее симбиоз – «ты ведь знаешь это слово, Тесс?» – начавшийся миллионы лет назад, или же дошедший до крайности половой диморфизм; народ Субъекта много спорит по этому поводу, но к однозначному выводу они не пришли.) Так началась и жизнь Субъекта. Одно из многих тысяч годовалых созданий вдруг выросло и стало слишком неловким, чтобы спрятаться в стену; его поймали и обучали, пока оно не обрело разум, в лицее глубоко под Городом, в месте, о котором у Субъекта остались самые приятные воспоминания: тепло и влажность от просачивающейся сверху воды, сладкое изобилие обеденных колодцев; тело меняется, становится новым, большим и сильным; знание, прорастающее в мозгу само по себе, и знание, которое туда вкладывают учителя, словно каждое утро в сознании открывается новая комната. Потом он постепенно врастал в повседневную жизнь Города, заменяя жителей, которые умирали или теряли работоспособность. Начал понимать, что Город – это гигантский механизм и что как он сам работает на благо Города, так и Город неустанно работает на его благо.

Он начал понимать и то, какое место Город занимает в истории его вида и в истории мира. Помимо его Города, имелось много других Городов, но двух одинаковых среди них не было. Некоторые Города занимались добычей ископаемых, некоторые – производством; были и такие, куда удалялись пожилые и немощные, чтобы провести остаток дней в блаженной праздности. Некоторые Города располагались на континентах далеко за мелкими морями; башни там напоминали огромные каменные параллелепипеды, их строили из кирпича или вырубали прямо в скалах. Субъект часто мечтал о том, чтобы увидеть их своими глазами. К концу второго цикла размножения он успел несколько раз выбраться из родного Города Небес и совершить путешествия к его торговым партнерам на севере, Городу Выбора из красного гранита и дымчато-черному Городу Совершенства, и знал, что дальше этих городов ему уже не побывать, если только не случится чего-то чрезвычайного. Он понял, что любит путешествовать. Ему нравилось то, что он чувствовал, просыпаясь холодным утром посреди равнины. И нравились тени от скал на закате.

Циклы размножения мало что для него значили. Ему удастся сделать вклад в генетическое разнообразие Города, когда его вирусные гаметы рекомбинируют с чьими-то еще в теле ночного создания и сделаются морфологически активны, лишь однажды или дважды. И тем не менее в некотором абстрактном смысле Субъекту было приятно сознавать, что он бросает саму свою сущность в вероятностный океан, откуда она, может статься, выплывет, неведомо для него самого, новым жителем города со своими уникальными мыслями и запахами. Это наводило на другие мысли – о долгой истории Города, о которой он узнал в лицее. Город был очень древним, а история его народа – очень долгой и состояла из подъемов и спадов.

За тысячелетия природа пробудила в жителях UMa47/E медлительную любознательность и способность делать разное при помощи пальцев. Они познали камни и почву, ветер и дождь, бесконечно большие и бесконечно малые числа, планеты и звезды. Где-то на ближайшем спутнике UMa47/E находились руины Города, который его предки возвели – на пике одного из особенно творческих подъемов, – а потом забросили, сочтя неэкономичным и противоестественным. Они проникли вглубь атомов. Они построили телескопы на самом пределе ограничений, накладываемых атмосферой, металлами и оптикой. Они слушали звезды в поисках сигналов – но ничего не услы- шали.

И уже давным-давно (Маргерит представила себе, как широко откроются от удивления глаза Тесс) они построили прецизионные и почти бесконечно сложные квантовые вычислители, чтобы исследовать ближайшие обитаемые миры («совсем как мы в Кроссбэнке, – обрадовалась бы Тесс, – совсем как мы в Слепом Озере!»). И узнали то, что мы узнаем сейчас: разумные технологии способны порождать совершенно новые формы жизни. Они обнаружили миры более древние, чем их собственный, и миры более юные. Миры, где произошло то же, что и у них. Урок был очевиден.

Сны машин, которые они построили, проникли глубоко в ткань реальности, и там, во сне, они нашли таких же, как они сами.

Этот жизненный цикл, полагал Субъект, был значительно медленнее, чем тот, через который проходили его сородичи, но по существу столь же неизбежный: драма творения, трансформации и усложнения, растянувшаяся на миллионы лет.