Прежде чем отец Фитцджеральд нашелся, что ответить, вошел лакей:

— Доктор Мэтьюрин, сэр, прошу.

— Доктор Мэтьюрин, — приветствовала его миссис Макквайр, — мне очень жаль, что я заставила вас ждать. Бедный полковник Макферсон был со мной в столь тревожном настроении… — она посмотрела так, будто намеревалась еще что–то сказать, но вместо этого попросила Мэтьюрина присесть и продолжила: — Что ж, значит вы путешествовали по бушу. Надеюсь, вам понравилось.

— Исключительно интересный опыт, мэм. Мы выжили благодаря одному умному аборигену и нагрузили осла образцами растений, которые займут нас работой на год вперед и даже больше. Но прежде чем я что–нибудь скажу, позвольте принести мои самые искренние извинения за поведение этих несносных маленьких девочек. Исключительно плохая благодарность за вашу доброту, я краснею от воспоминаний.

— Признаюсь, это совсем меня не удивило. Бедные малышки оказались дикими, словно молодые ястребы. Еще до того, как ошалеть, ударить смотрительницу, разбить окно и слезть по стене дома — как они еще ноги не переломали, не пойму — они заявили, что им не нравится компания девчонок, им лучше с парнями. Может, попробуете еще разок?

— Нет, мэм, хотя от всего сердца благодарен вам. Думаю, не сработает, да и команда корабля воспротивится. Мое решение таково: раз уж я не могу вернуть их на родной остров, теперь опустевший, заверну их в шерстяные вещи и в верхних южных широтах буду держать их в трюме, а в Лондоне передам в руки прекрасной и заботливой женщины, которую знаю долгие годы. У нее гостиница в вольном округе Савой, и в ней восхитительно тепло.

Они поговорили о достоинствах миссис Броуд и о чернокожих, привыкших к лондонскому климату.

— Доктор Мэтьюрин, могу ли я неофициально обсудить с вами текущее несчастливое положение дел? Через несколько дней наконец–то вернется мой муж, и его это расстроит еще больше, чем меня. Хотелось бы хоть немного улучшить обстановку до его возвращения, если смогу. Я знаю, что здесь между флотом и армией всегда существовала вражда — вам ее причины должны быть лучше известны, вы здесь бывали во времена адмирала Блая — но бедный полковник Макферсон новичок, ему все незнакомо. Его очень беспокоит то, что письма возвращаются из–за того, что неверно адресованы. Их содержание он оставляет штатским, но зато строго следует всем формам. Он со слезами на глазах показал мне этот конверт, умоляя подсказать, что хоть в какой–то степени неуместно в обращении.

Стивен покосился на письмо:

— Ну что ж, мэм, думаю, обычно добавляют «ЧП», обращаясь к офицеру, который является членом парламента, не говоря уж о «ЧКО» для того, кто состоит в Королевском обществе, а также «МС», если он еще и магистрат. Но капитан Обри ни в коей мере не формалист. Он в жизни бы не обратил внимание на эти оплошности, если бы его не разгневало злонравие, целенаправленные задержки и отсрочки со стороны определенных официальных лиц. С подобным он уже сталкивался, когда его корабль заходил сюда как раз после размолвки губернатора Блая с мистером Макартуром и сотоварищи.

— Капитан Обри — член парламента? — воскликнула до одури напуганная миссис Макквайр. Потом, собравшись с мыслями, она издала тихий булькающий смешок. — Ох, ох, покраснеют же уши у штатских: они парламентского запроса боятся больше адовых мук.

Когда Стивен уже собирался уходить, она поинтересовалась, сможет ли завтра доктор неофициально отобедать с ней. Будет также доктор Редферн, они оба хотят услышать мнение мистера Мэтьюрина о будущем госпитале.

— Увы, мадам, с рассветом я отправляюсь в леса реки Хантер, где, как мне рассказали, обитает ромбический питон и множество занимательных птиц.

— Пожалуйста, постарайтесь не заблудиться, — миссис Макквайр протянула Стивену руку. — Туда почти все отправляются морем. И дайте знать, когда вернетесь. Я хотела, чтобы вы познакомились с моим мужем — великим натуралистом.

Несмотря на предупреждение миссис Макквайр, заблудились они в первый же день. Довольно широкая дорога (они еще не вышли за пределы разбросанных то тут, то там поселений), перевалив через почти голую возвышенность из песчаника (с нее открывался вид на множество лагун), плавно спускалась через кустарники и редкие деревья. Справа они услышали громкий певучий звук, который мог издавать только лирохвост. Далекий лирохвост.

— А вы знаете, — заметил Стивен, — что еще ни один толковый анатом не изучал лирохвоста?

— Прекрасно знаю, — у Мартина загорелись глаза.

Они сошли с дороги и не спеша поехали сквозь кусты в сторону повторяющегося посвиста, пока не добрались до акации. Натуралисты кивнули друг другу, тихо спешились, привязали лошадей и осла — в путь они отправились во всеоружии — и как могли тихо отправились в заросли. У Стивена в руках было ружье — Мартин, одноглазый и неуместно мягкосердечный, был не ахти каким стрелком. Пробирались они как можно тише, но сухие кусты росли плотно, их усеивали сухие острые листья, побеги и ветки. Чем дальше, тем гуще. Друзья подошли на пятьдесят ярдов к источнику звука, когда он замолк на середине трели. Они, замерев, выждали добрые десять минут, а потом разочарованно посмотрели друг на друга, когда услышали еще двух птиц. Чтобы подобраться к ближайшей, пришлось красться — кусты не только сменились очередной разновидностью эвкалипта, но и почва стала каменистой. Опыт в таком деле у них имелся. Так что с огромными мучениями и в сопровождении бесчисленных москитов (они шли в тени), они подобрались к птице настолько близко, что слышали, как лирохвост между криками хихикает про себя и роется в земле. Когда же наконец они вышли на поляну с лужей посредине, то обнаружили только его следы и помет. Большего они не добились. После седьмой птицы путешественники решили, что в это время дня опрометчиво так отдаляться от лошадей. Стоит вернуться к акации, к которой они привязаны.

— Но нам же не туда! — воскликнул Мартин. — Когда мы сошли с дороги, у нас прямо перед глазами была большая лагуна.

— У меня компас, — сказал Стивен, — компас не может лгать.

Какое–то время спустя компас (точнее их интерпретация его эволюций) завел их в невиданный ими ранее колючий кустарник, ботаническую природу которого определить они не могли. Путники следовали чему–то, похожему на протоптанную животным тропинку, когда Мартин резко остановился и обернулся: «Здесь мертвец».

Беглый каторжник. Его проткнули копьем неделю или дней десять назад. По крайней мере, они символически прикрыли его ветвью, прежде чем отправились дальше. Пришлось несколько раз сделать крюк из–за полос непроходимого буша, но они все еще шли по склону вверх, надеясь на открытый участок местности.

Когда солнце село так же низко, как и их дух, а путешественники, окруженные песнями лирохвостов, застыли в сомнениях, меньше чем в четверти мили за ними раздался рев осла. В возбуждении они не заметили, как пересекли дорогу. Но как только вышли на нее, ландшафт встал на место, направление стало очевидным, а большая лагуна оказалась там, где и должна была быть.

Проснулись они во время восхитительной зари — день на востоке, остатки ночи на западе, а небо между ними переливается непознаваемыми оттенками от фиолетового до чистейшего аквамарина. Выпала роса. Неподвижный воздух полон запахов, незнакомых в других частях света. Лошади дружелюбно бродили рядом, и от них мягко пахло потом. Осел все еще спал.