— О, черт.

К ним приближалась группа из шести молодых парней с оранжевыми повязками на лбах, старшему из которых было на вид не больше семнадцати. Парни были одеты в мешковатые, не по росту большие джинсы; при ходьбе они поводили плечами, стараясь этим показать свою крутость.

— О, черт, — снова пробормотал Джим, и тут Сильвия, оторвав взгляд от двери, посмотрела вокруг.

Подойдя ближе, старший парень чуть склонил голову набок, словно, как показалось Джиму, примериваясь, как половчее полоснуть его по горлу. Его зубы были цвета спелой кукурузы, а один заплывший глаз был с бельмом.

— Ку-ку, Рокфеллер, — произнес парень неестественно писклявым голосом, который в другой ситуации мог бы и рассмешить. — Ты никак заблудился? И ты, наверное, хочешь, чтобы кто-нибудь из негров помог тебе выбраться отсюда в центр?

— Простите? — не понял Джим.

Парень, причмокнув губами, покачал головой, а его приятели загоготали:

— Да скажи ты ему, Твит. Скажи же ему все, Твити.

— Послушай, козел, ты что, немец? — спросил парень.

— Англичанин.

— Англичанин? Тогда мне придется обложить налогом твою ароматную задницу. Ты, братец, сейчас в Саут-Сайде, а здесь задаром не играют. Ты понял меня? Так что давай предъявляй лопатник, пока я не разрисовал твой козлиный мордофон. Ты понял меня?

Парень выразительно похлопал по карману своей куртки и, подняв брови, уставился на Джима здоровым глазом.

— Я тебя понял, — кивнул Джим, хотя не понял ничего из того, что сказал парень. Он заметил, что Сильвия стоит рядом с ним, и, сделав шаг вперед, встал впереди нее — только бы она не вмешалась.

— А ты на что зыришь, сучара? — спросил парень; его приятели радостно заржали:

— Затраханная старая Пам Грир. Ну-ка вынь изо рта челюсти, да пососи у нас!

Джим посмотрел на Сильвию. Глаза ее горели, но лицо было непроницаемо. Он понимал только то, что попал в опасную ситуацию, но не знал, как себя вести.

— Тебя мать научила так разговаривать? — спросила Сильвия, в упор глядя на парня, которого приятели называли Твит, и тот на мгновение смутился.

— Ты тоже англичанка? Вот блин! Английская негритоска. И ты, сука, решила, что это дает тебе право говорить о моей маме? — оправившись от смущения, прежним тоном заговорил вожак.

— Если я сука, то и твоя мать сука.

— Заткнись! — заорал парень. Его писклявый голос, казалось, повысился на октаву. Он снова похлопал по карману, и тут Джим наконец-то понял, что означает этот жест. Но Сильвия не собиралась молчать:

— А что у тебя за хрень с голосом? Твоя мамаша, должно быть, и вправду жалкая сучка, раз родила такого щенка с пенисом как огрызок карандаша!

Вожак, моргнув своим бельмастым глазом, резким движением вытащил из кармана пистолет. Тяжелый «Орел пустыни»[97]с хромированной рукояткой и вороненым стволом. Заученным жестом киногероев он направил пистолет на Сильвию.

— Черт побери! — вырвалась у Джима; Сильвия не проронила ни слова.

— А как насчет того, бабуля, чтобы как следует потрахаться? — осклабился парень.

— Я, наверное, ослышалась, или ты вправду собираешься трахаться со мной?

— Еще не решил как. Может, я прострелю тебе башку и оттрахаю тебя в дырку от пули.

— Лучше не придумаешь, — с презрительной усмешкой ответила Сильвия. — Вот только твой дохлый член и этом отверстии будет болтаться, как палка в ведре.

Джим наблюдал эту словесную перепалку со смешанным чувством страха и неверия в реальность происходящего. Ему казалось, что он смотрит фильм, в котором главный герой (конечно же, он сам) вот-вот расстанется с жизнью, а конец досказанной до половины истории, ради которой он все это затеял, где-то совсем рядом. Внезапно он пожалел, что обладает даром предчувствия. А кроме того, и это было более существенным, он вдруг понял, что видит Сильвию в совершенно ином свете. Конечно, она рассказывала ему о том, как занималась проституцией на лондонских улицах. Слушая эти рассказы, он только смеялся и качал головой — ведь эти рассказы совершенно не вязались с обликом этой элегантной спокойной дамы. А теперь она как бы доказывает ему, что все рассказанные ею истории правдивы; доказывает это без страха и с бездумной удалью. Сейчас она словно догола раздевалась перед Джимом, пробуждая в его сознании постыдную мысль о том, что она, возможно, и есть самая настоящая проститутка, и ничего больше.

— Послушай… — начал Джим и, вынув из кармана бумажник, стал отбирать мелкие долларовые купюры.

Но Твит был не в настроении вести переговоры или слушать.

— Ты думаешь, дерьмо, мне нужна твоя мелочь? Как тебе понравится, если я всажу пулю в твою суку, ну так как, понравится?

Джим не сводил взгляда с пальца Твита, лежащего на курке. Парень, казалось, сделает это без малейших колебаний. Он выглядел абсолютно спокойным и, несомненно, делал такое и раньше. Джим посмотрел на Сильвию, словно спрашивая ее, как быть, но она, не замечая его взгляда, пристально смотрела перед собой, и только легкое подрагивание подбородка и напряженные шейные мышцы выдавали ее волнение. Джим закрыл глаза.

И в тот же самый момент раздался визг тормозов и скрежет шин по асфальту. Джим мгновенно открыл глаза. Блестящий черный «лексус» въехал на тротуар и остановился рядом с ними. Окна автомобиля были тонированными, колесные диски сверкали, двигатель ревел, как мотор реактивного самолета на взлете. Громадный мужчина в черном костюме вылез с водительского сиденья. Черная кожа его бритого черепа сияла, словно полированное красное дерево, а кожа на толстой шее морщилась, как у мастифа. С шеи свешивалась толстая золотая цепь, на которой висело тяжелое золотое распятие размером не менее шести дюймов; шея выглядывала из белого воротника, похожего на собачий ошейник. Голос мужчины звучал словно ухающий бас в оркестре.

— Твит, ты соображаешь, что делаешь? — спросил мужчина.

Но Твит даже не посмотрел в его сторону.

— Это не ваше дело, пастор.

— Ты вытащил пистолет на пороге моей церкви и считаешь, что это не мое дело? Ты дурак, сын мой. И знай, что я всажу в тебя пулю прежде, чем сам ты выстрелишь в кого-либо. Да простит меня Бог.

Джим перевел взгляд с Твита на пастора, потом на Сильвию, потом на других подростков, стоявших вокруг. Их прежняя бравада улетучилась, и сейчас они стояли потупившись, не рискуя поднять глаза. Джим опять ощутил нереальность происходящего. Он за свои двадцать пять лет повидал немало странных вещей и ситуаций — в особенности в Африке, — но то, что происходило здесь и сейчас, было, несомненно, самым непостижимым.

Твит наконец обернулся и посмотрел на пастора. Дуло его пистолета все еще было нацелено на переносицу Сильвии.