Их окликнул сердитый голос:

— Кто идет? Свои или чужие?

Кингсли и артиллерист застыли и хриплым полушепотом ответили ему:

— Свои. Лейтенант Пилби. Полевая артиллерия.

— Свои. Капитан Марло. Военная полиция.

— Подойдите, я на вас взгляну.

Они пошли на голос часового, и в этот момент землю вокруг них прошила пулеметная очередь. Кингсли услышал крик, и лейтенант Пилби, имя которого он только что узнал, упал на землю. Тотчас огонь полился и оттуда, куда они шли. Он был направлен на стрекочущий пулемет: британцы открыли огневую поддержку.

Кингсли схватил павшего товарища и потащил его к британским окопам. Тащить крупного мужчину по глубокой грязи в темноте под обстрелом было нелегкой задачей, но, к счастью, до окопа было всего несколько ярдов.

Через пару мгновений они свалились в глубокую воронку. Пилби стонал от боли. Треск автоматов прекратился, и снова воцарилась относительная тишина, которую нарушали только редкие взрывы снарядов над головой.

— Мы выбили это гнездо несколько часов назад, — сказал кто-то, и Кингсли узнал голос полковника Хилтона. — Видимо, им удалось посадить туда новую команду. Неплохая работа, черт бы их подрал. Кто вы такие?

Присмотревшись к ним при свете электрического фонарика, полковник очень удивился, увидев Кингсли, но сначала нужно было разобраться с раненым. Капрал уже осмотрел раны Пилби и начал их перевязывать.

— Обе ноги, сэр, по две пули в каждой, — доложил он.

Полковник заметил артиллерийский значок на лацкане младшего офицера и сразу понял, зачем он к ним заглянул.

— Ну, торопиться с сообщением о нашем местоположении своим наводчикам ты не будешь, верно, парень?

Кингсли, удивленный обращением Хилтона, пригляделся к артиллеристу и понял, что его проводнику, наверное, не больше двадцати лет. Он казался таким опытным, что Кингсли последовал за ним без размышлений.

— Нет, сэр, — ответил Пилби, скорчившись от боли и пытаясь не глядеть вниз, на израненные ноги, — но вы продвинулись очень далеко и находитесь прямо среди немцев. Мы думали, вы ярдов на сто ближе.

Не нужно было быть военным стратегом, чтобы понять, что хотел сказать младший офицер. Пятый батальон дошел до расположения неприятеля и продвинулся значительно дальше, чем предполагалось. Если эта информация не станет известна в штабе, там, скорее всего, сочтут, что эта территория занята только немцами, и начнут ее обстреливать.

Полковник Хилтон заряжал револьвер.

— Ну, в любом случае мне пора обратно, — заметил он. — Здесь я уже все сделал. Как следует все обследовал — когда мы вышибли чертово гнездо вон там. Сержант Уокер!

— Сэр, — откликнулся плотный мужчина, появляясь из темноты.

— У нас осталась треть людей, все разбросаны по разным воронкам, но кругом полно фрицев, поэтому особо не высунешься. Нам нужно либо ждать подкрепления, либо отступать. Отступать мы не можем, потому что застряли, а подкрепления ждать тоже не можем, потому что никто не знает, что мы здесь. И если дружки этого паренька начнут нас обстреливать, нам уже будет все равно, потому что мы к тому временем будем распевать «Типперери» с хором ангелов.

— Да, сэр, — ответил сержант. — Мы влипли.

— Да, сержант, влипли, как вы совершенно справедливо заметили. Итак, лейтенанты Лонгли и Смит по-прежнему с нами, а также капитан Грейшот, все в разных воронках, а вот остальные наши офицеры полегли, а с ними и большинство сержантов. Я возвращаюсь. Сержант, оставляю вас главным в этом квадрате, и ваша задача — сидеть крепко и в случае нападения оставить о себе хорошую память.

— Да, сэр.

Хилтон приготовился вылезать из воронки, но затем, словно что-то вспомнив, повернулся к Кингсли:

— Вы хотели поговорить со мной, капитан?

— Да, сэр, хотел.

— По-прежнему что-то вынюхиваете?

— Так точно, сэр. Вынюхиваю. Но надеюсь скоро сделать выводы.

Полковник ненадолго задумался. Солдат подогревал консервную банку с мясом на одном из карманных примусов, которые солдаты называли «кухней английских солдат». Хилтон прошел по грязи, наклонился и понюхал содержимое банки. Поморщившись, он снова повернулся к Кингсли:

— Скажите, а вы никогда не оглядывались на все это и не задумывались, кому сейчас может быть интересно полицейское расследование?

— Да, сэр, много раз.

— Вы, несомненно, превосходный солдат, почему бы вам не перевестись? Заняться чем-то полезным.

— Предпочитаю быть полицейским, сэр.

Полковник выглядел искренне удивленным.

— Поразительно, — пробормотал он себе под нос, а затем добавил: — Я не могу сейчас говорить, вы ведь понимаете. Я занят.

— Да, сэр. Я вижу. Вы не будете возражать, если я пойду с вами?

В тот момент, когда сопровождавший его артиллерист был ранен, Кингсли понял, что расследование задержится. Он понимал, что не сможет поговорить с Хилтоном, пока судьба двух рот его батальона висит на волоске. Кингсли устало подумал, что ему придется еще раз попытать удачу и вернуться к расположению артиллерии в надежде, что Хилтон, выполнив долг перед своими людьми, сможет поговорить с ним. При условии, разумеется, что они с Хилтоном переживут эту вылазку.

— Ну, вы парень полезный, — ответил Хилтон. — Я понял это, когда узнал, что вы приняли командование в том нападении на окоп несколько ночей назад. Но умеете ли вы быть незаметным?

— Да, сэр. Я умею быть очень незаметным.

— Да уж, придется постараться. Этот чертов обстрел прекратился некстати — шумовое прикрытие нам не помешало бы. Эти обстрелы — как такси: когда машина не нужна, их полно. Вот вылезем из воронки и станем очень легкой добычей для этого чертового пулемета. Дальше пригорок, он нас прикроет, но до него добрых пятьдесят ярдов. Пока мы туда не доберемся, придется продвигаться очень, очень медленно.

Полковник говорил серьезно. Они с Кингсли выбрались из воронки и поползли вперед, уткнувшись в холодную грязь. Они даже дышать старались потише и мучительно переживали каждый производимый ими шорох, включая биение собственного сердца, которое, казалось, предательски громыхает в груди. Они знали, что любой звук, который привлечет внимание бдительных немцев, вглядывавшихся в ночь из пулеметного гнезда, устроенного из мешков с песком, грозит им гибелью.

Во многих местах британские и немецкие окопы разделяли каких-то пятьдесят ярдов; но Кингсли знал, что Генштаб настаивал, чтобы участок между двумя армиями постоянно исследовался и наносился на карту. И поэтому каждую ночь эта длинная, тонкая полоска грязи, тянувшаяся на юг через Бельгию и Францию, кишела молодыми британскими, канадскими, австралийскими и новозеландскими офицерами, которые ползали на животах и исследовали полосу едва ли в двести ярдов длиной. Выполнение этого ужасного задания длилось почти до рассвета. В том случае, когда его вообще удавалось выполнить.