Таким образом, ему удалось довольно быстро добраться до британской линии. Это не означало, что он окончательно спасся от обстрела, зато Кингсли мог снова быстро передвигаться от одного окопа к другому. Однако он не сделал того, о чем умолял его каждый натянутый нерв, то есть не сбежал как можно быстрее за пределы зоны поражения тяжелой артиллерии. У него был долг перед полковником Хилтоном и попавшими в ловушку солдатами пятого батальона. Британские орудия вскоре должны были начать ответный обстрел, и Кингсли знал, что в первую очередь обязан сообщить стрелкам о занятой британцами позиции, которую они с Хилтоном покинули так много часов назад.

— Я понятия не имею, там ли они, где мы их оставили, или они погибли под этим обстрелом, — сообщил он первому встретившемуся ему артиллеристу, — но я могу рассказать, где они были прошлой ночью.

Кингсли сообщил все подробности расположения пятого батальона и доложил о гибели его командира. Затем он наконец смог отправиться прочь от линии фронта, надеясь, что совершает этот путь последний раз. Солдаты вели усталых лошадей, которые тащили пустой лафет обратно к складам, расположенным за Ипром, и Кингсли, воспользовавшись статусом военного полицейского, которому обязаны оказывать помощь, взобрался на него, после чего его сознание отключилось, и он погрузился в глубокий обморок.

Капитан Шеннон находился рядом с сэром Мэнсфилдом, когда в Лондон пришло сообщение Кингсли о предполагаемом завершении расследования. Тут же было решено, что Шеннон вернется во Францию и узнает, что именно выяснил Кингсли и выяснил ли он что-нибудь вообще.

Шеннон добрался до Фландрии с большим комфортом, нежели Кингсли. Позволив себе отклониться от курса и заночевать в Париже, он взял штабную машину, чтобы доехать до линии фронта. Шеннон прибыл в «Кафе Кавелл» в тот момент, когда Кингсли прятался с полковником Хилтоном в воронке. Найдя его комнату пустой, он оставил Кингсли записку с просьбой связаться с ним в полицейском управлении Армантьера.

В тот же день Кингсли наконец вернулся в свою комнату и, несмотря на сильнейшую усталость, лишь наскоро помылся перед тем, как отправиться на встречу с Шенноном. В кафе не было телефона, но Кингсли знал, что в Мервиле есть одно достаточно богатое заведение, которое могло позволить себе такую роскошь, поэтому он отправился в «Заведение номер один под красным фонарем». Подойдя к довольно непрезентабельной двери, он постучал и потребовал впустить его. Несмотря на его грязный и потасканный вид, к капитану в форме военной полиции отнеслись уважительно — ведь существование заведения зависело от отношений с британской армией. Кингсли тут же пропустили внутрь, и его появление вызвало панику среди сидевших в приемной испуганных солдат.

— Вольно, ребята. Вольно, — сказал Кингсли. — Вы меня не интересуете. У заведения есть лицензия, так что все в порядке. Мне просто нужно позвонить.

К нему подошла густо накрашенная француженка неопределенного возраста и, поклонившись и сообщив, насколько лестен его визит для ее заведения, провела его в маленькую кабинку. По пути Кингсли невольно обратил внимание на двух или трех сидевших среди солдат девушек, которые либо надеялись им понравиться, либо ожидали, когда освободится комната. Усталые и худые, они представляли собой жалкое зрелище. Кингсли догадывался, что солдаты едва ли получат утешение от этих бедных измотанных созданий, которые вряд ли переживут их самих.

Кингсли сделал два телефонных звонка из маленькой кабинки мадам, один в Армантьер, а другой в замок. Сначала он поговорил с сержантом Бэнксом в полицейском управлении, который подтвердил, что капитан Шеннон поселился прямо над ними.

— А он шустрый парень, сэр, верно? Ничего не скажешь, — пробивался голос Бэнкса через помехи на линии. — Привез полный чемодан вина, хотя и поделился, отдаю ему должное. Но вы не поверите, сэр, он привез с собой еще и девушку. Вот это нахальство! Прямо из Парижа. Говорит, что пообещал показать ей боевые действия, и я думаю, он говорит серьезно!

— Да, это похоже на капитана Шеннона, — ответил Кингсли. — Сообщите ему, пожалуйста, что я вернулся с фронта и буду ждать его в замке Бориваж сегодня в шесть вечера.

После этого Кингсли позвонил в замок и отдал необходимые указания, связанные с предстоящей встречей с Шенноном. Когда он вышел из маленькой будки, его ждала хозяйка заведения.

— Сколько я вам должен, мадам? — спросил он по-французски.

Старая накрашенная женщина замахала рукой, словно желая сказать, что и думать об этом не хочет, а затем добавила, задорно подморгнув, что всегда счастлива обслужить военную полицию. Кингсли прошел через деревню и направился к замку, думая о грустном заведении, которое он только что покинул, и обо всех бедствиях и страданиях, с которыми ему пришлось столкнуться на пути. Он думал о «рыжем» Шоне Макалистере, который отчитал его в столовой тюрьмы за очевидное безразличие к участи бедноты. Он думал о Китти Муррей, о том, как еще ребенком она столкнулась с издевательствами со стороны полиции, в которой он служил и которую любил. Он думал об убитых им немцах на войне, в которой он «не участвовал». Кингсли с негодованием думал о том, сколько всего приходится терпеть людям. Только невероятный масштаб вызванного войной ужаса заставил его занять принципиальную позицию. Кингсли подумал, что двадцатый век, которому нет еще и двух десятилетий, уже увидел беспрецедентное количество человеческих страданий. Он задумался о том, сколько страданий и несправедливости вытерпят будущие поколения, прежде чем заявят о себе в полный голос. Если вообще решат заявить о себе.

Поэтому-то ему и было так нужно закончить расследование.

Кингсли видел, как жестокость калечит людей, как они забывают о том, что такое порядочность. Неважно, сколь незначительным кажется его расследование на фоне войны, правосудие должно восторжествовать. Необходимо напомнить людям, что есть такие понятия, как «правильно» и «неправильно».

Затем Кингсли подумал, уж не обманывает ли он сам себя, прикрываясь этими глубокими и мрачными рассуждениями. В глубине души он знал, что так настойчиво ищет доказательства прежде всего потому, что тщеславен и упрям, а не потому, что одержим поиском справедливости. Логика подсказывала, что он принес бы больше пользы, стань он санитаром, как и многие из тех, кто отказывался воевать. Но как бы то ни было, Кингсли намеревался довести дело до конца, и конец приближался.

Подойдя к теперь уже знакомому зданию, он увидел припаркованную у замка великолепную штабную машину и понял, что его знакомый по Лондону и Фолкстону уже здесь. Капитан Шеннон встретил его у главных ступеней. К облегчению Кингсли, Шеннон был один, без новой подружки.

— Ну, ну, старина, — сказал он, — вы все же побывали на войне, да?

— Побывал, — ответил Кингсли.

— Понравилось?

— Простите?

— Это простой вопрос, дружище. Вам понравилось на войне? Знаете ли, многим это по душе. Мы ведь точно не Сассуны.