3. МОРИНОЙ

3 августа 1933, Москва.

Зинаиде Мориной.

Литвуз, о котором Вы пишете, существует только в проекте, а когда он начнет реально существовать — не знаю.

Очень советую: учитесь, не ожидая открытия литвуза, читайте, спорьте, попробуйте переводить с абхазского языка на русский, займитесь изучением народной — устной — поэзии, собирайте и записывайте абхазские песни, сказки, легенды, описывайте древние обряды и т. д.

Все это называется изучением «фольклора» — устного творчества народных, по преимуществу, трудовых масс. И это может много дать не только Вам персонально, а и ознакомить многих людей с прошлым Абхазии.

Запоздал ответить Вам потому, что отвечаю «в порядке очереди».

Будьте здоровы.

М. Горький

3. VIII. 33.

1094

И. А. ГРУЗДЕВУ

Август, после 3, 1933, Москва.

Дорогой Илья Александрович —

поставленный Вами вопрос о давлении «народнических тенденций в редакциях провинциальных газет» второй половины 90-х годов — весьма интересный вопрос. Кое-какие намеки на факт этого давления Вы почувствуете в книжке П. П. Перцова, только что изданной «Академией». П. П. Крючков вышлет Вам копии писем Якубовича-Мельшина ко мне, — письма эти я на-днях получил от Е[катерины] Павловны. Они, как увидите, относятся ко времени более позднему, но тоже на эту тему и очень характерно говорят о приемах воздействия на инако чувствующих. В таком тоне и таким приемом действовали на молодежь — знакомых мне Викторина Арефьева, Ник. Сикорского, Якова Ситникова — редактор «Саратов[ского] дневника» Сараханов и также — метче Сараханона, но упрямей, настойчивей — Дробыш-Дробышевский, редактор «Волгаря», «Волжского вестника», «Нижегородского листка», «Самарской газеты». Многое, наверное, мог бы рассказать Ив. Ив. Попов, редактор «Восточного обозрения», он еще жив, недавно вышел первый том его воспоминаний, их — три тома. Существовали странствующие рыцари народничества, люди типа Якубовича: беллетрист из офицеров гвардии, б. народоволец Ив. Ив… Сведенцев — «Иванович», Старостин-Маненков, Александр Вас. Панов — романтики и фанатики народничества. Эти трое были особенно активными деятелями провинциальной печати, корреспондировали, воспитывали корреспондентов, редактируя их рукописи, и вообще «хранили заветы». Было бесполезно убеждать их в том, что теоретическое оружие их притупилось, заржавело, к бою не пригодно, хотя и оглушает.

Лично я — весьма и трижды в разное время — страдал от педагогики Дробыша, с коим в 96 г. поссорился и ушел из «Самарской газеты», — он заместил в ней Ашешова. Я пришлю Вам письмо В. Г. Короленко, характеризующее Дробыша. Разумеется, я не хочу и не могу о себе лично сказать, что я теоретически состязался с фанатиками народничества, но мне было несвойственно и даже несколько противно жалостливое отношение к мужику, «изнуренному гнетом самодержавия», «богоносцу», у коего я покупал на базаре дрова и говядину и жизнь коего знал не по литературе. Будущие кадеты, типа Ещина, Ашешова, тоже прикрывали свой либерализм идеями народничества, которые впоследствии отразились в неославянофильстве и национализме Милюкова — Струве и Кº. Не однажды эти идеи являлись предо мною в облачении сугубо анекдотическом, так, например, в 96 г. группа аграриев и промышленников, членов «Всероссийского торг[ово]-пром[ышленного] съезда», устроила небольшой, человек на 40, должно быть, «примирительный» банкет в гостинице «Восточный базар». Выпили, не все, что можно выпить, но — много. Весьма подробно говорили о народе — какой он хороший! И вот встал огромного роста воронежский помещик, коннозаводчик, с большим животом, скрепленным почему-то двумя золотыми цепочками, лысый, красноносый, и рыдающим басом начал читать:

И-и-истомленный ношей крестной,

В-всю-у-у тебя, земля родная… —

и — больше не хватило сил — заплакал горько! Читал он именно так, как мною написано: и-и-и, у-у-у! Прослезились с ним и еще некоторые. Нижегородец Яргомский предложил тост за Некрасова, кто-то крикнул: «За Менделеева!» На этом противоречии едва не поссорились. Анекдоту этому предшествовали весьма обильные лирические речи аграриев о мужике на заседаниях съезда.

Далее вспоминаю визит мой с Поссе к Милюкову зимою 900 или 901 г. Мы пришли просить у него «Очерки по истории культуры» для «Жизни». Очерков он не дал, но прочитал нам маленькую лекцию о народничестве как своеобразном и глубоко национальном русском течении мысли.

Лично мне кажется, что хотя в 80–90 гг. народничество как «настроение» шло на убыль, но никогда не прерывалось, легло в основу идей Виктора Чернова и могло бы вдохновить фашизм, да, вероятно, и вдохновляет понемножку.

Не думаю, что ответил на вопрос Ваш так обстоятельно, как он того требует, но — тороплюсь! Прилагаю копию письма моего — еще не посланного — Десницкому.

И еще — куриоза ради — прилагаю неоспоримо подлинные и постыдные стишки Горького.

Будьте здоровы.

А. Пешков

Собираюсь к Вам. Погода здесь — сырая, серая, и все время вздыхает эдакий ядовитый ветерок.

А. П.

1095

В. Т. ЖАКОВОй

5 августа 1933, Москва.

Внимание, девица Жакова, Вера!

Немедленно по получении сего моего приказа начните: собирать факты, кои — в одну сторону — свидетельствуют об инициативе различных «мелких» людей, а в другую сторону — о том, как эту инициативу не понимали и подавляли.

Имею в виду пономаря, который «изобрел огнедышащую машину в 1772 г.», как сказано в письме Вашем, окаянная душа! Вот таких пономарей, Фультонов и прочих сего ряда, соберите десятка три, четыре и подумайте: не окажется ли возможным установить, что разный мелкий, «ничтожного положения народ» самосильно пытался ввести или внести в жизнь нечто облегчающее или украшающее ее, — старался за свой страх и бескорыстно послужить делу культуры, а люди «высокого положения» и предельной сытости эти усилия ничтожных игнорировали. Вы — понимаете?

Обдумав сию тему, сядьте и разработайте ее в статье — размером в лист, в полтора. Статью же нужно написать живо и просто, как Вы, чертовка, пишете безумные Ваши письма. Написав статью, Вы притащите ее Горькому М., наместнику Горьковского края, и выслушаете от него различные словесные поношения, после чего статья может быть напечатана.

Вот Вам. А то Вы, девушка, расползаетесь во все стороны, как тень облака, гонимого ветром. Накопляя фактические знания, Вы недостаточно уделяете внимания их социальному смыслу, не ищете его.

Обратите внимание на Зарубина, автора повести «Темные и светлые стороны русской жизни», он был землемер, человек провинциальный, что-то изобретал, изобрел какие-то геофизические измерительные аппараты, кои не нашли применения. О нем в «Отечест[венных] записках» писал Деметр, кажется, в статье «Поездка по Волге». Кулибина не забудьте. Вообще — старайтесь! Хорошо сделаете — куплю полкило конфект, не очень дорогих, разумеется.

До свидания! Надо бы взглянуть — какая Вы теперь? […]