ты захочешь меня видеть в новогоднюю ночь.

– Красивую девушку всегда приятно видеть, – улыбнулся Глеб своими ямочками, – Выпьем за примирение?

Диана кивнула. Пока Глеб открывал шампанское, она принесла бокалы из столовой. Он разлил вино.

– Не на брудершафт, надеюсь? – спросила она.

– Я не пользуюсь дешёвыми разводами, чтобы поцеловать девушку, – рассмеялся он и чокнулся с ней. – За тебя, моя хорошая!

– Смотри, фейерверк! – отпив, воскликнула Диана.

Она была такая хорошенькая, восторженная, глаза горят, Глеб видел, что она ожила и невольно любовался ею.

– Почему ты на меня так смотришь?

– Я рад, что ты к нам приехала. Осенью, при встрече, когда ты поцарапала мне машину, ты мне показалась потерянной.

– Да, наверное. Я просто решила начать жить. Прежняя Диана ни за что бы не поехала ночью загород, в гости, в незнакомую компанию, а нынешняя решила совершить этот отчаянный поступок. И не прогадала, а то спала бы сейчас дома, наевшись оливье и маминых нравоучений.

Глеб рассмеялся.

– Да, а с утра, первого января, традиционная семейная прогулка и возмущение, почему все такие вокруг опухшие и нетрезвые.

– Ты с полным правом можешь завтра это сказать про нас. Прогулкой я тебя тоже могу обеспечить, раз традиция. А потом будем жарить мясо и коптить рыбу, ребята столько всего закупили.

– Вы всегда так весело отмечаете Новый год?

– Нет, здесь в первый раз. Этот дом моя мать приобрела в то время, когда все думали, что меня уже нет. А прошлый год мне испортила одна фотомодель, на обманчивую внешность которой я повёлся. Поэтому этот праздник я решил, что мне ничто не испортит. И я очень рад, что ты с нами.

– Спасибо тебе, Глеб.

Диана взяла его за руку. Она смотрела ему в глаза, такая красивая, нежная, чуть встревоженная, тёмные волосы в беспорядке рассыпаны по куртке, бледное лицо чуть зарумянилось, и такой соблазнительный изгиб губ.

– Ты такая красивая, – почти шепотом сказал Глеб, почему-то лицо кажется знакомым. Где он мог её видеть?

– Давно мне никто этого не говорил.

Глеб резким движением привлёк её к себе, слегка вскрикнув, она вся напрялась, окаменела, застыла. Но вот его глаза так близко, он рассматривает её, словно видит впервые, вглядывается в неё, словно пытается что-то найти. Его взгляд блуждает по её лицу и, наконец, останавливается на губах, и вдруг она вся обмякла и почти повисла у него в объятиях, она закрыла глаза и почувствовала прикосновение к губам, сначала нежное, лёгкое, но стоило ей шевельнуться в ответ, как его поцелуй стал более настойчивый. Одной рукой он крепко прижимал её к себе, а вторая рука гладила её шею, волосы, спускалась на грудь и снова зарывалась в её волосах, не давая отодвинуться от него, прижимая её лицо к себе, как хорошо, что он её держит, ноги подкашиваются. Она не в силах вырваться, не в силах сопротивляться, никто и никогда не целовал её так, словно сам дьявол был перед ней, который, что скажет, то она и будет делать, в его объятиях она была горячим воском, и он заставлял её таять. Наслаждение и желание большей близости электрическими разрядами бежали у неё по жилам, она вздрагивала и постанывала и то мысленно просила оставить её, то просила не останавливаться. Его руки под её курткой сжимали всё крепче, губы становились требовательней, ласки более дерзкими, его уверенные пальцы расстегнули бюстгальтер и её грудь, напряжённая, вся в мурашках, уже в его ладонях, она чувствует, что сейчас его рука поедет дальше, но она не в состоянии его остановить, голова кружится, она почти падает. Его пальцы, преодолевая все препятствия одежды, дотрагиваются до её интимного места, лаская, слегка надавливают, и она взрывается оргазмом, не силах сдерживаться, она почти кричит.

– Тише, тише, – шепчет он и прижимает её к себе, – весь дом перебудишь, детка.

Она утыкается лицом ему в грудь, зарывается в мягкий джемпер, ей стыдно до слёз, но наслаждение всё ещё бьётся конвульсиями, бешено стучит сердце, а он её успокаивает, нежно гладя волосы.

Глеб чуть ли не силой отрывает её от себя и приподнимает лицо, но в глаза ему она смотреть не может, и как хорошо, что темно, и он не видит, что она вся пылает.

– Давай, пойдём в дом, здесь холодно.

Неужели холодно? Неужели январь? Ей так жарко… Она готова стянуть с себя всю одежду и оставить своё разгоряченное тело на морозе. Но он берёт её за руку и тянет в дом, сейчас она окажется в его комнате, в его постели, нет, она так не может, ей надо выяснить один вопрос, всего один, который терзает её эти два года… Возможно впереди что-то новое, новая жизнь, новые отношения, прежде, чем их начать, ей надо узнать, чтобы понять, почему?

Глеб прижимает её к перилам лестницы, ведущей на второй этаж, стягивает куртку и небрежно сбрасывает вниз, и Диана снова в его объятиях.

– Что с тобой произошло, почему ты решил поступить так? У тебя же было всё, – шепчет она.

Глеба как будто окатило ледяной водой, он мгновенно отстранился от Дианы. Стал чужим, холодным. Что он делает? Конечно, этот вопрос будет терзать её постоянно, она не оставит в покое, пока он ей не расскажет причины, побудившие его совершить самоубийство. Но он не расскажет никогда, эта боль сидит глубоко в сердце, вот пусть там и остаётся. Он хочет начать всё заново, но как бы не нравилась ему Диана, вместе им не быть, она задавит его вопросами, и понять её можно. Конечно, придумать правдоподобную историю не составит труда, ей сойдёт сейчас любая ложь, и она окажется в его постели, как он этого страстно желает. Но что потом? Диана не из тех, кого можно на завтра бросить, она и так много пережила, и он её очень понимает, хотя она этого и не знает, и он не имеет права добивать её. Лучше закончить всё сейчас, так толком и не начав. Пусть она найдёт себе нормального мужчину, без особого прошлого, без проблем. А он? А он тоже не пропадёт.

– Ты же помнишь, где твоя комната? Провожать не надо?

– Но, Глеб, почему?

– Спокойной ночи.

– Я поеду домой тогда.

– Мы загородом, поедешь завтра, если захочешь.

Диана сделала шаг к нему, его глаза при свете ночной лампы казались совсем больными.

– Почему ты не хочешь говорить об этом?

– Я был молод, и бесился с жиру. Вот и всё. Иди к себе, я погашу свет и лягу, я очень устал.

Но