— Я не подозревала даже, что она столько слов знает, — проморгалась наконец Рози. — Надо же. Слушай, фон Рут, а чего это она о тебе так печется? И вон прямо целую поэму в прозе сейчас выдала? У меня появляются нехорошие подозрения!

— Все, что нас связывает в этом смысле — так это то, что я пару раз ее голый живот видел, — честно признался я. — Да погоди когти выпускать! В первый раз это было в ту лихую ночь, когда тебя подрезали. Ну, помнишь, мы из Кранненхерста шли? Вот тогда она и заголилась передо мной, когда рубаху нижнюю на лоскуты рвала, чтобы ты от потери крови не померла. А второй… Де Фюрьи, ты совсем сбрендила? За что?

Мне как-то не нравится, когда меня дергают за ухо. Особенно если не за дело.

— Да я шучу, — миролюбиво сказала Рози. — К кому-кому, а к Эбердин я буду ревновать тебя в последнюю очередь. Поцелуй меня и иди. Она права — уже совсем поздно.

Выполнив сказанное, я неохотно отпустил девушку, убедился, что Эбердин ее дождалась, и шустро зашагал в сторону той самой грязной и разбитой дороги, которая через лес вела к деревне, ставшей на эту ночь резиденцией принца Айгона.

Скажу вам так — уже через пять минут я искренне пожалел о том, что вообще куда-то пошел этим вечером. Вот как первый раз, поскользнувшись, упал в какую-то колдобину с водой, так и пожалел.

Днем-то я по обочине шел и через лужи перепрыгивал, а сейчас, в темноте, ничего видно не было. Да еще и луна за тучами скрылась, окончательно погрузив лес в темноту. Одно хорошо — даже если меня какие злодеи поджидают, то вряд ли заметят. Хотя, может, и услышат, поскольку сквернословил я много и охотно, так как ноги то и дело скользили по схваченной ночным ледком земле.

Можно было бы магический огонек запалить, но я, поразмыслив, этого делать не стал. Во-первых — не так он и много света дает. Во-вторых — и вправду, мало ли кто в этом лесу по ночам кроме меня рыскает? А огонек этот все равно что опознавательный знак — вот он я иду.

Следом за этими мыслями мне пришла в голову идея, что вот так и надо ловить таинственных убийц, «на живца». Пустить кого-то, лучше всего, разумеется, не меня, бродить по ночным дорогам с магическим огнем в ладони, как приманку, и ждать, пока на него не нападут. Единственное — дороги должны быть не такие, как в этом богами забытом лесу, а получше. Как минимум — посуше, а то толку не будет.

Ну а как они появятся, прихватить их на месте да расспросить с пристрастием на предмет того, что им сделали подмастерья магов, и за что они их так не любят? Надо же это понять. Интересно ведь. Тем более что потом от этих тварей мы уже ничего не узнаем. Проводить над ними ритуал воскрешения никто не станет, кому это надо?

Думать о том, как именно мы станем убивать тех, кто расправился с Лавандой, было приятно и отвлекало от внешнего дискомфорта, потому остаток дороги я преодолел как-то даже этого не заметив. Тем более что в какой-то момент мокрые черные деревья остались позади, и дорога из лесной стала полевой. Да еще нарождающаяся луна наконец вышла из-за туч, залив все призрачным серебристым светом.

Жалко только, что в нем не было видно, до какой степени я угваздался при падениях. Нет, я знал, что запачкался в грязи, да и плащ здорово подмок, вот только я даже не догадывался, что настолько. Понял только тогда, когда вошел в дом, где на ночлег разместили часть свиты принца, в которую входил и я.

И все бы ничего — ну, запачкался и запачкался, весна в конце концов. Кругом грязь и ручьи, по-другому не бывает. Сначала это, потом пора цветения — таковы законы бытия и круговерть смены времен года. Но надо же было случиться такому, чтобы в этот момент принца невесть зачем занесло именно в наш дом. Что он здесь делал — непонятно, но, увы, случилось именно так.

— Вот и фон Рут, ваше величество! — радостно улыбаясь, громко сообщил Прим. — Явился, наконец!

Мой коллега по свите принца еще со времен Шлейцера перестал «высочеством» именовать, досрочно присвоив ему королевский титул. Нет, понять ученика мистресс Эвангелины я мог — вот он, отличный шанс заполучить место при дворе. Ну да, не таком величественном, как у Линдона Восьмого, но — дворе. Пусть даже под ногами путается забияка и удалец Анри Фуэн, но в данной ситуации и вторым быть не зазорно поначалу. Более того — у него есть чему поучиться. А после, когда силы сравняются, еще будет видно, кто кого.

Так что я Прима в этом смысле ни в чем не винил. Да и то — кто я такой, чтобы его одобрять или осуждать? Тем более, что ему до моего мнения дела нет никакого.

И мне бы до него не было, кабы этот толстяк не пробовал самоутвердиться за мой счет. Будучи более сведущим в вопросах магии, он решил, что и в области остроумия первые роли тоже его, а потому не упускал ни малейшего шанса посмеяться надо мной. Причем делал он это на самом деле тонко, практически не переходя грань и помня об Уложении.

Сначала я терпел, не желая влезать с ним в конфликт. У меня своих проблем хватает, зачем мне новые? Но кончилось это тем, что он счел меня туповатым мужланом из диких краев, а потому шутки из изысканно-парадоксальных превратились в достаточно грубоватые, хотя все еще на грани приличий.

Несколько раз, услышав их, принц смеялся, что порядком раззадорило Прима, старающегося угодить ему во всем.

Вот и сейчас увидев меня, лоснящегося от грязи, он тут же громко всем сообщил:

— Воистину — каждый из нас грустит по дому. Наш фон Рут, как видно, совсем уж затосковал по своему захолустью, а потому искупался в грязи.

Это был уже перебор, но я снова решил промолчать, стиснул зубы и скинул плащ, изрядно отяжелевший от впитавшейся в него воды.

Принц расхохотался, глядя на меня, а после спросил:

— А что, в Лесном Краю в самом деле все так и обстоит? Там непролазная грязь?

— Нет, ваше высочество, — ответил ему я. — У нас там ничего подобного нет. Там красиво и много лесов.

Если честно — трудно рассказывать о тех местах, которые ты не видел.

— Да брось, фон Рут, — Прим подошел ко мне, хлопнул по спине, а после, как бы поняв свою оплошность, брезгливо вытер руку о стену. — Свинья всегда себе грязь найдет.

И вот тут меня как с цепи спустили. Всему на свете есть предел — и терпению тоже. Добавим сюда усталость от последних месяцев, столь богатых на неприятности, вымотанность от этой непроглядной серой весны, которая никак не подарит нам солнце, и сегодняшнюю прогулку по темным лесным тропам. Все это смешалось вместе и в результате я сорвался.

— Тебе ли не знать, Прим ле Ронт, — вложив в голос всю ехидность, что мне ссудили боги, ответил ему я. — Ты всегда всех судишь по себе, и в данном случае ты прав. По крайней мере те ароматы, которые ты постоянно издаешь, об этом свидетельствуют в полной мере.

Ученик Эвангелины был весьма плотен, а потому здорово потел. Ну и пах соответственно, поскольку помыться здесь нам удавалось не каждый день. Нет, мы все тут не благоухали, но с ним мало кто мог сравниться.