– В таком случае, прошу, оставьте здесь подтверждение, что письмо написано целиком моей рукой. – Бовиас осторожно передал настоятелю перо. – Странно, мне показалось, что почерк тот же. Я теперь очень странно вижу.

– Высшая сила даёт испытания, которые человеку под силу, и помощь, которая поддержит его в тяготах. Вы уже благословлены, ваше высочество.

– Да я и не сетую.

Под присмотром настоятеля Бовиас написал также письма примерно того же содержания графу Кателиппа и барону Элиоста. Ни к чему было упускать хоть какую-нибудь возможность ослабить врага. Настоятель своей подписью заверил, что текст писан собственной рукой принца, и послания были отправлены на восток. Ответа, если он вообще будет, предстояло ждать долго, но принц готов был терпеть. Он был уверен, что после всего пережитого его терпения хватит на всё.

Гадар пока не появлялся. Взяв себя в руки, Бовиас всё-таки написал сестре в Лестницу. Он напомнил ей о своём предыдущем послании и сообщил, что обрёл новое зрение, которое, возможно, будет сопровождать его лишь рядом с Благой горой, только в непосредственной близости к Высшему храму. Однако даже если за пределами Храма он снова ослепнет, то всё же, как только понадобится, готов будет вести армию в бой. Он надеется, что сможет поучаствовать в разгроме Овеяния и, безусловно, сумеет быть полезным. Бовиас напомнил даже, что знает Овеяние лучше всех, что герцогство это сильное, однако победить его можно.

Жизнь в Велле начинала тяготить принца, но он долго не решался покинуть пределы монастыря, боясь, что зрение действительно оставит его. Мысль снова превратиться в беспомощного и чудовищно одинокого человека была слишком страшной. Однако, получив любезный, полный искренней заботы ответ сестры, он всё-таки собрался с духом и в сопровождении бойцов из храмовой охраны (половину которых составляли люди Гадара, оставленные в Велле для его защиты от притязаний всех других, кто только мог заинтересоваться священной землёй) собрался ехать в Оскард.

Конечно, боязно было появляться так близко от Овеяния, да ещё и в сопровождении небольшого отряда – всего тридцать пять человек, – но в какой-то момент Бовиас уже просто взбесился. Не много ли чести её светлости, чтоб принц боялся даже приближаться к границам её земель? Ну правда – она ждёт, что сын будет от неё прятаться? Пусть ждёт.

В самом деле – с кем ещё из братьев он мог увидеться? Конгвера и Гадара надо было ещё отыскать, они в разъездах, а ехать к Аранефу он не хотел категорически. Ему казалось, что тот воспримет его приезд как капитуляцию, просьбу пожалеть и оказать покровительство. От Аранефа ему покровительство нужно было ещё меньше, чем от Ианеи, и оно куда сильнее уязвляло его самолюбие.

Зато общение с Эшемом казалось совершенно безопасным, потому что самый старший брат обладал на редкость спокойным и прямодушным нравом, а кроме того, откровенно и напоказ держался в стороне от любых политических споров. Можно было подумать, ему безразлично, кто станет королём, и что вообще произойдёт с Лучезарным, но это выглядело не постыдным дезертирством, а какой-то особенной глубинной мудростью. Будто бы Эшем точно знал, что всё закончится хорошо, и просто не нужно мешать провидению. В его сдержанности и отстранённости хотелось видеть не только надёжность, но и даже силу. Поэтому братьев и сестёр неосознанно к нему тянуло.

Сопровождавшие принца солдаты и офицер и не пытались спорить – в Оскард так в Оскард. На случай, если чудесное зрение оставит его, Бовиас взял с собой и Рениру, чтоб всюду водила его и помогала с бритьём и умыванием. Он не собирался отказываться от путешествия, даже если снова потерял бы зрение. Будь что будет.

Велл скоро остался далеко позади, и очертания Благой горы пропали среди других горных пиков и горбов, похожих на неё, однако мир вокруг не утратил ни грана своей ясности и глубины. Принц теперь видел намного дальше, чем было под силу обычному человеческому зрению – почти до самого горизонта, хоть и не вполне чётко – и наконец смог вздохнуть с облегчением.

Может быть, поэтому ему удавалось хранить спокойствие во время всего путешествия: он победил слепоту, справился с собственной слабостью и малодушным нежеланием жить. С врагами будет справиться проще.

В имении Эшема Бовиаса встретила Диэйя.

– Эшем на охоте. А ты неплохо выглядишь. Я слышала о твоей беде.

– Странное время он выбрал для охоты.

– Почему же странное? Как раз сейчас время оленей – лучшее мясо, лучшие шкуры.

Бовиас усмехнулся.

– Значит, он предпочитает развлекаться, а не воевать.

– Да, – со спокойной уверенностью ответила Диэйя. – Воевать он точно не хочет. Знаешь, Лучезарному ведь пока не грозит вторжение извне, с которым безусловно следовало бы бороться, а все имеющиеся между нами разногласия можно было бы решить без боевых действий.

– Например, мои разногласия с герцогиней, хочешь сказать?

Снова был долгий, испытующий взгляд. Он помнил у сестры такие взгляды – обычно за ними не следовало никаких реплик, и потому чаще всего он просто не обращал на них внимания, но если всё-таки обращал, то поневоле задумывался: что же такое значимое она спрятала за своим молчанием? Обличье Диэйи в магическом видении было, конечно, совсем другим, чем то, которое Бовиас запомнил, но именно сейчас ему пришло в голову, что сестра, кажется, очень красивая дама. Даже красивее Алкеды, которой он раньше восхищался издали, но тут, случайно столкнувшись в Велле, сперва не узнал. Просто скользнул взглядом и прошёл бы мимо, если б она не поприветствовала его первой.

Да, Алкеда прелестна. Но Диэйя, оказывается, лучше.

– Прости мне мои слова, брат, но ты ведь знал, что за человек твоя матушка, – произнесла принцесса.

Он долго не знал, что ответить. С одной стороны – сам виноват, что с порога стал напрашиваться на ссору. С другой – стоило ли сестре намекать так открыто, что только он виновен в собственных бедах? И тем болезненнее был этот намёк, чем откровеннее и правдивее он звучал. Тут и спорить-то сложно – судьба ведь его предупреждала. Он помнил настоящее нападение, совершённое на него по воле герцогини, уже тогда было ясно, что ничем хорошим их союз не закончится. Он тогда должен был подумать о своей безопасности. Всё верно…

Но разве правильно, что сейчас сестра намекает ему на его ошибку?

– А ты бы ждала от собственной матери подобного шага?

– Нет. Свою мать я знала хорошо. Я знала, что при всех своих недостатках, при всей запальчивости и склонности решать проблемы недопустимыми методами меня она любит и сделает всё только на благо мне – истинное, а не иллюзорное благо. И про твою всегда знала, что любить она способна только власть, и ещё немного – саму себя. – Диэйя покачала головой. – Но ты не спрашивал моего совета – прости, что заговорила об этом без просьбы с твоей стороны.

И сказала она это так, что Бовиас снова припомнил, как начал беседу упрёком в адрес Эшема. Нет, безусловно, сестра права, он сам вырыл себе яму.