Ремингтон расхохотался и присел рядом с ней на корточки.

– Я могу сделать это занятие куда более интересным, – прошептал он. – Давай попробуем попечатать вместе, в четыре руки! Уверяю, что тебе понравится.

От звука его бархатистого голоса она ощутила легкий озноб. Граф погладил ее руки ладонями и, нежно сжав ей кисти, поставил ее тонкие пальцы на клавиатуру, накрыв их своими – длинными, умелыми и сильными. У нее ком застрял в горле. Ремингтон стал нажимать на кончики ее пальцев подушечками своих, и тепло его дыхания растеклось жаром вожделения по всем ее клеточкам. Наконец он замер и, убрав руки, прошептал:

– А теперь прочти!

На листке крупными буквами было напечатано: «Тебе понравилось?»

Антония перевела дух и напечатала ответ: «Очень!» Он погладил ее по бокам, прикусил ей мочку уха и снова спросил:

– А это понравилось? «Да!» – напечатала она.

Граф принялся целовать ей шею. «Да! Да! Да!» – печатала Антония, млея. Тогда граф стал ласкать ее бюст, просунув руки под корсет, и теребить пальцами соски.

– Мне продолжать? – промурлыкал он. «Да!» – последовал ее письменный ответ.

И немедленно все-все ее пуговицы оказались расстегнутыми, жакет распахнулся, открывая беспрепятственный доступ к блузе, а спустя считанные мгновения Антония уже застонала от захлестывающих ее божественных ощущений. Ее пальцы сами собой продолжали печатать слово «да». Обнаженные груди порозовели и набухли, а граф, встав перед ней на колени, впился ртом в сосок.

– Да! – грудным голосом простонала она и запрокинула голову.

Ремингтон вдруг прервал свои лобзания, встал и, вновь заняв позицию у нее за спиной, тихо спросил:

– Я все еще тебе нравлюсь?

Антония стряхнула с себя томное оцепенение, взглянула на свои обнаженные груди, на пишущую машинку с листком, сплошь покрытым множеством «да», и впала в замешательство. Ремингтон уже не казался ей женоненавистником и легкомысленным холостяком, на поверку он оказался ласковым, внимательным, образованным, рассудительным и серьезным джентльменом, умелым бизнесменом и мудрым руководителем. При этом он, как никто другой, заразительно смеялся, мило шутил и забавно поддразнивал ее. Так что ей нельзя было не признать, что этот мужчина с каждым днем ей все больше нравится. Поэтому она и напечатала слово «да».

Граф повернул ее вместе с вертящимся стульчиком лицом к себе и страстно взглянул ей в глаза. Губы Антонии приготовились к поцелую, глаза непроизвольно закрылись. Но Ремингтон лишь коснулся губами ее рта, выпрямился и с лукавой улыбкой промолвил:

– Застегнись, любовь моя! Нас ожидает обед. Но я могу и передумать, если ты сейчас же не наденешь корсет. Только тогда уж не обижайся! Когда я голоден, я свирепею.

Он ей, конечно же, нравится, заключил Ремингтон. Однако от симпатии до страстной любви – огромное расстояние. И все-таки ее признание подняло ему настроение, и улыбка не сходила с его лица на протяжении всего обеда.

Антония тоже размышляла над своими новыми ощущениями. Разобраться в них было трудно, ей пока еще было не совсем понятно, чего в ее чувствах к нему больше – уважения, симпатии или страсти. Тем не менее все ее прежние опасения и тревоги развеялись, и она непроизвольно улыбалась ему в ответ, осознавая, однако, что дело принимает серьезный оборот, куда более опасный, чем тот злосчастный эпизод в его спальне.

Отобедав, они решили прогуляться до конторы Ремингтона пешком. Ничто не сулило им встречи с репортерами, вокруг все было спокойно, и Антония совершенно расслабилась. Неприятности, как вскоре выяснилось, ожидали их уже за углом конторы. Едва лишь они свернули за него, как заметили впереди, напротив южного входа, толпу.

Прикрыв ладонью глаза от яркого послеполуденного солнца, Антония стала разглядывать это странное сборище. Мужчин в клетчатых пиджаках и огромных шляпах она не заметила, но ее смущало, что собрались в основном женщины. Над толпой пронзительно звенел голос оратора:

– Мы не допустим, чтобы из нас, свободных женщин, делали рабынь! Мы строго спросим со всех эксплуататоров за все унижения, которым они подвергли наш слабый пол. Заставим их ответить за все злодеяния в отношении безответных бедных девушек и вдов!

– Вот он, один из этих гнусных извергов! – закричала одна из суфражисток, заметившая Ремингтона и узнавшая его.

Толпа моментально наэлектризовалась. Послышались истерические возгласы:

– Хватайте его! С ним какая-то женщина, его очередная беззащитная жертва! Мы должны ее спасти!

– Так это же многострадальная миссис Пакстон! Толпа сорвалась с места и побежала к ним навстречу. И не успела Антония вцепиться в локоть Ремингтона и прижаться к нему, как их уже окружили разгневанные дамы. Потрясая в воздухе кулаками, они вопили:

– Попался, негодяй! Теперь уж тебе от нас не скрыться, мерзкий извращенец и совратитель!

Одна возмущенная особа в черном одеянии ткнула в нос графу кулачком. Он отшатнулся и попытался было вместе со своей дрожащей от ужаса спутницей прорваться сквозь ревущую толпу. Но не тут-то было, женщины сплотили ряды и не выпускали их.

– Вот мы наконец-то и увидели твое подлинное лицо! – орала, брызжа слюной и багровея от злости, толстуха. – Рядился в тогу сторонника феминизма, лицемер! Прикидывался подвижником эмансипации! Строил из себя защитничка женских прав! Ее поддержала другая женщина, высокая, худая, с желтым болезненным лицом. Она закричала, рискуя сорвать голос:

– Нам все о тебе известно, презренный гнусный плут и обманщик! Заманиваешь в свои сети доверчивых простушек и подвергаешь их безжалостной эксплуатации! Мало того, ты еще и принуждаешь их удовлетворять твои низменные мужские потребности, развратник!

– Торговец живым товаром! Мошенник! – загудела толпа. – Жестокий самец! Похотливый хищник!

Лицо Ремингтона исказилось от обиды, словно его закидали тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Подбородок затрясся, нос и щеки стали багровыми, а в потемневших глазах светился праведный гнев. Он явно был не готов дать достойную отповедь столь неожиданным и яростным обвинениям. Ему было дьявольски обидно, что те, кого он всегда защищал, обошлись с ним так жестоко и несправедливо. Разве он не выступал в парламенте с пламенными речами в поддержку суфражисток? Разве не опубликовывал статьи в защиту женских прав? А не он ли открыл при своей фирме курсы для девушек, желающих получить новые знания и профессиональные навыки, которые помогут им сделать карьеру? Да как им вообще могло прийти в голову, что он…

– Крепись, сестра! – обратилась одна из возмущенных дамочек к Антонии. – Мы не дадим тебя в обиду, присоединяйся к нам! Стряхни с себя узы мужского гнета! Не позволяй ему унижать тебя. Скажи во всеуслышание все, что ты думаешь о нем!

Антония не сразу сообразила, что ее просят бросить камень в ее мнимого обидчика, совратителя и эксплуататора. Поняв же это, она смекнула также, что женщины введены в заблуждение лживыми газетами. И тогда она заговорила.