какими-то опорными пунктами внутри православия, не противопоставляя их (приобретенные в дар храмы или воздвигнутые самими) русской церкви, не меняя богослужения (об этом нет речи у Фотия), а просто расширяя кругозор богомольцев проповедями. Для нас очень важно выяснить вопрос о том, можем ли мы среди сохранившихся памятников зодчества XIV–XV вв. Новгородской епархии отыскать следы «особь воздвигнутых жертвенников»?

Успенская церковь в Волотове (1352; 1363; 1390?)

Новгород Великий был окружен большим количеством пригородных монастырей, расположенных за пределами городских стен в зоне пешеходного сообщения. И почти с каждым из них связываются те или иные признаки соприкосновения со стригольническим движением.

Видогощенский монастырь (за северной стеной города) располагал Трифоновским сборником XIV в., объемистой антологией стригольнической полемической литературы; фресковая роспись Спасской церкви в Ковалеве дала образцы нового, гуманистического изображения человека; в Кирилловском монастыре находилась икона с «протоевхаристией», которую следует сближать со стригольниками (см. ниже); этот же мотив известен и по фреске в церкви Рождества на кладбище за восточной окраиной города; близ Нередицы (церковь Спаса) и близ Аркажи (церковь Благовещения) были найдены, как мы видели, стригольнические покаянные кресты XIV в.; фресковая роспись Успенской церкви в Волотове (на северо-восток от Новгорода) содержит такой острый сюжет, как показ игумена монастыря, отвергшего Иисуса Христа, подошедшего к монастырским воротам в облике нищего…

Под 1386 г. новгородский летописец перечислил монастыри, окружавшие город сплошным кольцом:

«Низовцы» (войска Дмитрия Донского), подступив к Новгороду, «пожгоша около города монастырев 24 (список начинается с Софийской стороны):

1. На Перыне (на Перуне)

2. Юрьев

3. Рожественый

4. Пантелеев

5. Въскресеньский

6. Благовещеньский

7. Оркаж (Аркадьев)

8. Духов

9. Борисоглебский

10. Богородицин

11. Николин

12. Лазорев

А на Торговой стороне

13. Антонов

14. Богородицин

15. Иоаннов

16. На Волотове

17. На Ковалеве

18. Рожественый

19. Кирилов

20. На Ситеске

21. На Лядке

22. В Нередицах

23. На Сковородке

24. В Щилове»[332]

Рис. 37. Вид Пскова и окружающих его монастырей (старинное изображение).

Об этих монастырьках, которые все были видны с городского вала Новгорода никак нельзя было сказать, что они укрылись от мирской суеты и вели пустынное житие. Каждый горожанин мог ежедневно бывать в этих обителях, присутствовать на богослужении, слушать проповеди, знакомиться с монастырской библиотекой, рассматривать иконы и стенопись храма с сотнями сюжетов на ветхозаветные, евангельские и средневековые темы.

Одним из таких драгоценных комплексов является необыкновенная, новаторская фресковая роспись монастырского храма Успения богоматери на Волотовом поле. В настоящее время храма уже нет, роспись погибла в огне варварских бомбардировок Новгорода в 1941 г. фашистами. На наше счастье ученые-энтузиасты в конце XIX в. и «в эпоху Грабаря» (1909–1913 гг.), когда всему миру открылись сокровища русского средневекового искусства, как бы предвидя печальную судьбу храма и его фресок, зарисовали, описали, сфотографировали все художественное наследие Успенской церкви. Имена В.В. Суслова, Л.А. Мацулевича, Н.П. Сычева останутся в памяти всех причастных к истории русской культуры, так как они создали огромный документальный фонд, позволяющий вести исследование уничтоженного памятника с достаточной полнотой[333].

Волотовская живопись по справедливости восторженно оценена историками искусства. В.Н. Лазарев в 1947 г. писал, что художник, создавший фрески, «обладал своим ярко выраженным индивидуальным лицом и по темпераменту своему мало чем уступал Феофану Греку. Волотовской росписи, — продолжает Лазарев, — присуще нечто резкое, стремительное. Все изображается здесь в бурном движении: одеяния надуваются, как паруса… концы их развеваются, фигуры очерчены летящими, не знающими никакого удержу линиями, скалы уподобляются языкам пламени… в позах и жестах этих фигур есть что-то неуравновешенное, стоящее на грани экзальтации; выразительные лица написаны с помощью смело брошенных мазков, попирающих все традиционные каноны.

Казалось бы, нет такой силы в мире, которая могла бы сдержать эту разбушевавшуюся живописную стихию… В упрощенности его силуэтных линий легко опознать руку новгородца, умевшего ценить красоту кристаллической формы. И пожалуй, еще яснее новгородское происхождение мастера сказывается в чисто русском и притом простонародном типаже, переданном с редким для того времени реализмом»[334].

Рис. 38. Успенская церковь на Волотовом поле под Новгородом. 1352 г.

Рис. 39. План Успенской Волотовской церкви. Жирной полосой показано место фресковой росписи 1363 г., когда вся церковь была только выбелена и лишь в алтаре часть его была украшена небольшой фреской 150×300 см.

Г.И. Вздорнов считает, что Успенскую церковь расписывал «безымянный греческий живописец из Москвы»[335], мотивируя это наличием греческих надписей на фресках. Но исследователь не обратил внимания на то, что в надписях на греческом языке есть немыслимые для грека вкрапления кириллических букв; так подпись к изображению Федора Студита сделана таким образом: СТЮДН. Наличие кириллической буквы Ю, отсутствующей в греческом алфавите, твердо свидетельствует о руке славянина — болгарина, серба, русского, но не грека.

М.В. Алпатов убежден в русском происхождении художника: «Несомненно, волотовский мастер был русским человеком, скорее всего, новгородцем: об этом говорит не только русский этнический тип его персонажей, но весь дух фресок»[336].

К этому можно добавить, что среди русских паломников-калик XIV в. естественно могли быть и художники, работавшие в Византии, изучавшие на месте живопись различных балканских школ (греческой, болгарской, сербской).

Если в Константинополе был русский скрипторий, занимавшийся переводами греческих книг (см. выше «Странник» Стефана Новгородца) и посылкой их на Русь, то вполне логично допустить наличие какой-то временной оседлости в греческих городах и русских живописцев.

Почти точно ко времени создания волотовских фресок относится интересная запись в русской летописи:

1385 г. Того же лета преведено бысть слово святаго и премудраго Георгия Писида «Похвала богу о сотворении всеа твари, яко възвеличишася деля твоя, господи, всею премудростию сотворил еси»[337].

Тема сочинения Георгия Писида (VII в.) связана с фресковым комплексом Успенской церкви в Волотове — ее началом, первым сюжетом при входе в храм, в притворе, является фреска «Премудрость созда себе в дом».

При таких оживленных связях Руси с Византией, какие мы наблюдаем в XIV в., нет ничего удивительного в том, что новгородский художник не только знал новое балканское искусство (и оно воздействовало на него), но мог знать и греческий язык и щеголять им, а случайная описка в греческом тексте выдала его русское происхождение.

М.В. Алпатову принадлежит оригинальный прием показа сложного фрескового комплекса XIV в. современному нам человеку — исследователь предлагает читателю его книги войти в роль средневекового горожанина, вникающего в сущность многоярусной росписи в опустевшем после богослужения храме: «Посетитель волотовского храма увидит суровых монахов… величественных отцов церкви… и вдохновенных пророков с их тревожным взглядом, устремленным в будущее…

На что бы он