Саша сменил масть – теперь он был мелированным, как зебра. Больше всего досталось Женьке. Хотя Малой отчаянно, до крика, возражал против предложенного Ликой варианта, в конце концов ему пришлось скрепя сердце признать, что идея прекрасна, несмотря на то, что так отвратительно. Он, как и Саша, сменил окраску, только несколько в ином смысле. В смысле – поголубел. Косметика на глазах была видимой – то есть не бросалась в глаза, но было ясно, что она присутствует. Правда, над манерами ему еще предстояло поработать. К тому же Женьке предстояло дополнять маскировку Трошина, изображая его «пару». Сейчас, когда геев в Москве стало просто немерено, появлением на улице в таком виде было сложно кого-нибудь удивить. Однако если отдельные невоспитанные граждане и пялились на «сладкую парочку», то видели перед собой лишь объект для осуждения (восхищения, презрения – дополнить по вкусу), не замечая лиц.

Борис стал лысым. Не бритым – а именно лысым, со здоровенной плешью, явно чем-то смазанной для получения характерного блеска, и остатками волос, ставших неожиданно седыми. Несколько волосинок были старательно уложены поверх лысины, как будто бы могли ее замаскировать. Несколько чуть заметных штрихов карандаша, вкупе с сединой, прибавили ему чуть ли не двадцать лет сразу, а найденная в прихожей палочка с резным набалдашником вполне завершала образ. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что этому старому, простите, пердуну, всего лишь тридцать семь.

Как оказалось, Петр вполне смог сам справиться с изменением собственной внешности. И для этого ему не понадобились ни краска, ни косметика – чуть прищуренные глаза, чуть оттопыренная губа, что-то (вата, наверное) засунутое за щеки, нечто более увесистое, помещенное в районе пояса, – и получился одутловатый, не в меру упитанный свин, болезненно страдающий от презрения ко всему миру.

Когда же Михаил увидел, что Лика сотворила с собой, он сначала чуть не прыснул со смеху, а потом просто расстроился. Изящная подтянутая девушка превратилась в дешевую шлюху, вульгарно накрашенную, немолодую, с давно немытыми волосами. Цветом волос пришлось пожертвовать – отчаянно яркая рыжая грива Анжелики могла привлечь лишнее внимание.

– Твои волосы! Эта краска… она смоется? – чуть ли не жалобно выдохнул он.

Лика подошла к нему, привстала на цыпочки, очень нежно, самыми кончиками кричаще ярких губ чмокнула его в кончик носа, стерла ладонью помаду и шепнула:

– В любой момент! Не волнуйся.

Но поволноваться Мише пришлось. Новый имидж Лики никак не предусматривал наличие обтягивающего бронекомбинезона. Если мужчинам было не слишком сложно натянуть поверх брони нормальную одежду, то у девушки такой возможности не было. Это было опасно, и Миша утешал себя только мыслью, что все время будет рядом и, если что, сможет защитить ее.

Только Лигов остался сам собой. Его лицо не мелькало на голубом экране, и опасаться случайного узнавания ему не приходилось.

Тьма за окнами стала уже не такой густой, а вскоре обещала превратиться в утренний сумрак. Все было уже сказано, все спланировано – во всяком случае, то, что можно было учесть и предусмотреть. Назначено время и место встречи – дом, что стоял напротив «Арены». Прибывшие первыми ищут подходящую квартиру, желательно без хозяев. Если не удастся и все хозяева будут на месте… в общем, решать проблемы следует по мере их возникновения. Оружие уложено в сумки – его оказалось маловато, да и боеприпасов было недостаточно. Автомат и две снайперские винтовки Трошин забрал с собой, еще две, подобранные в лесу, решили оставить – толку от них будет немного. Если удастся получить в свое распоряжение, хотя бы на десять минут, закрома СПБ, там можно будет разжиться чем-нибудь помощнее. Еще удалось, взломав замок железного ящика, укрытого в подвале дачи, разжиться неплохой двустволкой и двумя дюжинами патронов с картечью – Дан уверил, что против далатиан такое оружие окажется куда эффективнее снайперской винтовки.

Первым дом покинул Петр – его задачей было убедиться, что их еще не взяли под колпак, а в таких вопросах он имел больше всего опыта. Вокруг было тихо – не скучали у заборов люди, изображая из себя бомжей, не было в непосредственной близости к даче и легковушек с тонированными стеклами, фургонов с невинными (и, как правило, довольно неуместными в пригороде, в шесть утра) надписями – в общем, той разновидности транспорта, что с таким удовольствием используется разного рода спецслужбами. Видимо, этот адрес оперативники еще не успели вычислить – но Петр был абсолютно уверен, что это лишь вопрос времени. В любом случае возвращаться сюда не планировалось. Хотя так и оставшемуся неизвестным приятелю Борьки стоило посочувствовать – когда он снова объявится в этих стенах, его наверняка ждут долгие, и вряд ли дружеские, расспросы представителей компетентных органов.

Можно было без опаски выступать. Хотя, конечно, все они были напряжены до предела, до того уровня, когда начинаешь шарахаться от каждой тени, а протянутую для рукопожатия руку рефлекторно пытаешься встретить блоком и ответной атакой. Такое состояние было опасно само по себе, поскольку переводило тренированные тела в полуавтоматическое состояние, когда реакция определялась не трезвым расчетом, а одними рефлексами. Еще немного, и нервы могут не выдержать. Это профессиональные разведчики могут годами ходить по лезвию ножа, а у простого смертного в такие моменты частота пульса подскакивает вдвое и появляется труднопреодолимое желание втянуть голову в плечи и лихорадочно оглядываться по сторонам каждые пять секунд.

Транспорт бросили здесь же – еще один вопрос, на который, возможно, придется отвечать владельцу дачи. Но отгонять куда-то машины не было времени, да и по большому счету желания.

Утренняя электричка, грязная, забитая толпой еще толком не проснувшихся пассажиров, в эти часы ненавидящих весь свет и прежде всего друг друга, но еще слишком сонных, чтобы ненависть эту проявлять… Кто-то клевал носом, добирая недостающие минуты сна и заодно избавляя себя от необходимости уступать место старушкам, кто-то с отрешенным выражением лица дожевывал завтрак, а кто-то просто стоял, злясь, что ему не досталось сидячего места… за мутными, давно не мытыми окнами проносились знакомые пейзажи – какие-то недостроенные здания, увенчанные ржавеющими под снегом металлоконструкциями сменялись довольно опрятными домиками, станциями, у которых электричка не изволила останавливаться, и станциями, где это все же происходило. И тогда в вагон, и без того забитый донельзя, лезла очередная толпа хмурых людей…

Как ни странно, эта привычная картина вдруг полностью успокоила Сашу. Да, где-то по Москве носились машины с омоновцами, где-то у компьютеров корпели аналитики, выуживая из огромных банков данных те крохи информации, что позволили бы локализовать и задержать банду опасных преступников с ним, Александром Трошиным, во главе. Мерзли на перекрестках гаишники… те, кто посмелее и попорядочнее, вглядывались в проезжающие мимо машины в поисках лиц из ориентировок, другие же, привыкшие к вседозволенности и регулярному необременительному получению мзды, отчаянно желали, чтобы разыскиваемые бандиты сегодня не появились на их участке, поскольку от собственной неосторожности можно нарваться и на пулю. В десятках мест, в коих могли объявиться он и его товарищи, теперь паслись неприметные люди в неприметной одежде, а усиленные патрули прочесывали город, мечтая о медали за поимку особо опасных преступников, да еще желательно, чтобы не посмертно. Огромный, обманчиво кажущийся неповоротливым, аппарат сил охраны правопорядка пришел в движение, постепенно формируя мелкоячеистую сеть, просочиться сквозь которую будет нелегко.