Сержанту все это явно представлялось весьма забавным.

Джонатан впервые задумался о том, откуда же им стало известно о достаточно мягком выговоре, который сделала ему Хилари по поводу той программы. Почему-то его недолговечная и довольно жалкая слава, провозглашение им символа веры вызвали ее возмущение. Кто-то на станции, по-видимому, упомянул об этом полицейским во время опроса. В конце концов, они успели опросить множество сотрудников, прежде чем дошла очередь до него.

Но теперь-то все наверняка кончилось. Он представил полиции свое алиби, свое и Кэролайн одновременно, у полицейских теперь нет причин допрашивать их снова. Нужно выбросить все это из головы. Он знал, однако, что это совершенно невозможно. Сейчас, припоминая все, что рассказала ему Кэролайн, он поразился обилию несуразностей в ее рассказе. Почему вдруг ей понадобилось поставить машину на отшибе, на заброшенной проселочной дороге, под деревьями? Зачем ей надо было везти Рэма на мыс, когда мест для прогулок хватает у самого дома? Он вполне мог бы понять это, если бы она решила дать псу побегать по пляжу и побултыхаться в морской воде. Но, по ее собственным словам, они на берег даже не спускались. И чем она докажет, что не добралась до оврага раньше десяти, когда Хилари Робартс, как предполагают, уж полчаса как простилась с жизнью?

И потом эта история с ее матерью. Он обнаружил, что не верит, не поверил уже тогда, когда она ему рассказывала, а сейчас верит еще меньше. Но это-то как раз он легко сможет проверить. Существуют ведь частные детективы, целые фирмы в Лондоне, которые могут провести расследование такого рода. Эта мысль одновременно отталкивала и возбуждала. Сама идея, что он может связаться с людьми этого сорта, платить им деньги за то, чтобы они за ней следили, поразила его своей дерзостью. Такого она наверняка от него и ожидать не может, да и никто другой не ожидал бы. Но почему бы ему этого не сделать? В наведении справок нет ничего зазорного. Только сначала ему нужно узнать дату ее рождения. Это будет совсем нетрудно. Он знаком с Шерли Коулз, а она работает младшим делопроизводителем в отделе кадров. Иногда ему даже казалось, что Шерли к нему неравнодушна. Конечно, она ни за что не разрешит ему заглянуть в личное дело Кэролайн, но может вполне охотно отыскать для него совершенно безобидные сведения. Он, пожалуй, скажет, что хочет сделать Кэролайн подарок ко дню рождения и у него такое чувство, что этот день наступит очень скоро. Тогда, раз известны ее имя, фамилия и дата рождения, нетрудно будет разыскать сведения о ее родителях. Станет возможным выяснить, жива ли ее мать, где она живет, каково ее материальное положение. В библиотеке, разумеется, найдется экземпляр телефонного справочника лондонских учреждений, а там обязательно указаны частные разыскные фирмы. Посылать письменный запрос ему не хотелось, но ведь можно получить предварительную информацию и по телефону. Если надо, он может взять отгул на один день и съездить в Лондон. «Я должен знать, — думал Джонатан. — Если это ложь, то и все остальное — тоже ложь: прогулка по мысу, все, что она мне говорила, даже ее любовь».

Он услышал стук в дверь: два осторожных, но четких удара. К своему ужасу, он обнаружил, что плачет, беззвучно, без рыданий и всхлипываний. Слезы безостановочно катились по щекам, их было не удержать никакими усилиями. Он крикнул: «Иду, иду!», подошел к раковине и стал умываться. Подняв глаза, он увидел в зеркале свое лицо. Ему представилось, что усталость и страх, душевная боль, слишком глубоко запрятанная, чтобы ее можно было излечить, свели на нет все его жалкие потуги, и это лицо, пусть ординарное, но такое знакомое, теперь казалось ему отвратительным, как, должно быть, и ей. Он вглядывался в свое отражение, видя себя ее глазами: тускло-каштановые волосы с перхотью, вроде бы лишь возраставшей от ежедневного мытья головы шампунем; глаза в покрасневших веках сидят слишком близко друг к другу; влажный от пота, бледный лоб, на котором прыщи выступают ярко, словно позорное клеймо сексуальной неполноценности. «Она не любит меня, — думал он. — Она никогда меня не любила. Она остановила на мне свой выбор по двум причинам: знала — я ее люблю, и думала, что я глуп и никогда не узнаю правды. Но я не глуп, и правду я узнаю».

Он начнет с самой незначительной ее лжи — про мать. А как насчет его собственного вранья? Он солгал родителям, солгал полицейским, представив фальшивое алиби. И самая страшная, величайшая ложь: «Я христианин. Нельзя надеяться, что это всегда будет так уж легко». Он больше не мог считать себя истинным христианином, а может быть, никогда им и не был. Его обращение не что иное, как потребность войти в некий круг, добиться, чтобы его воспринимали всерьез, обрести друзей в тесной группке истых приверженцев религии, где его по крайней мере принимали таким, каков он есть. Но все это было ненастоящее. Все оказалось неправдой. В один и тот же день он обнаружил, что две самые для него важные вещи в жизни — его вера и его любовь — всего лишь обман чувств.

Два удара в дверь теперь прозвучали гораздо более настойчиво. Мать крикнула из-за двери:

— Джонатан, с тобой все в порядке? Котлеты пережарятся.

— Все в порядке, мама. Я уже иду.

Но пришлось еще целую минуту окунать лицо в воду, прежде чем оно обрело нормальный вид и можно было без опаски открыть дверь и явиться к совместному ужину.

Джонатан Ривз дождался, пока миссис Симпсон выйдет из кабинета выпить чашечку кофе, и только тогда зашел в отдел кадров, в комнату, где хранились личные дела сотрудников станции. Он знал, что все сведения о сотрудниках занесены в компьютер, но папки с личными делами по-прежнему существовали и хранились под бдительным оком миссис Симпсон столь тщательно, словно в них содержалась опасная, дающая основания для судебного преследования информация. Долголетняя служба миссис Симпсон подходила к концу, и достойная дама так и не смогла примириться с компьютерными записями. Записи черным по белому, заключенные в картонные канцелярские папки, навсегда остались для нее единственной реальностью. Ее помощница Шерли Коулз, хорошенькая восемнадцатилетняя девушка из ближней деревни, получила эту должность совсем недавно. Ей с самого начала объяснили, какие важные лица директор станции и заведующие отделами, но она пока еще не усвоила более тонких закономерностей, насквозь пронизывающих всякую организованную структуру и определяющих, чьи пожелания следует прежде всего принимать всерьез независимо от занимаемой должности, а чьи можно спокойно игнорировать. Шерли была милой, услужливой девочкой и с готовностью откликалась на дружеское расположение.

— Я почти уверен, что ее день рождения — в начале следующего месяца, — сказал Джонатан. — Конечно, я знаю, что личные дела засекречены, но ведь мне нужна только дата рождения. Вы не могли бы взглянуть, а потом сказать мне?

Он сознавал, что даже по голосу слышно, как он нервничает и как неловко себя чувствует, но это могло лишь помочь делу: Шерли по себе знала, как это — нервничать и чувствовать себя неловко. Он еще раз повторил: