— Мне было жалко и доктора, и его ординарца.

— Я извинюсь перед доктором. И вину перед вами я тоже могу искупить. У меня есть потрясающе интересные книги по нашей с вами специальности. Тут, в Риге, я случайно напоролся на одну частную библиотеку и не растерялся. Хотите, угощу?

— Не откажусь. По вечерам от тоски завыть можно.

Осипов Остановился и вынул из портмоне визитную карточку:

— Тут мои телефоны. Позвоните, когда захочется.

Ответно Самарин своих координат не дал.

В центре города они расстались.

Виталий шел по мокрой, раскисшей улице, ступал в лужи и ничего этого не замечал. Сердце у него билось часто-часто. Да-да, Иван Николаевич, я вышел на Осипова, вышел, черт побери! Самарин прекрасно сознавал, что это его большой успех, но тут же начиналось самоедство: ну вышел, а главное-то все остальное — что даст этот выход? А ты знаешь, что делать дальше? Но ничего, о том, что делать дальше с Осиповым, у него будет время подумать вечером, ночью. Но вот вышел же на него, вышел! Сердце стучало часто, и унять его он был не в силах.

Размышления ночью

Как дальше работать с Осиновым? Пока он знал о нем очень мало. Однако то, что произошло сейчас у доктора Килингера, кое-что для размышления давало.

Ключевыми моментами Самарин считал три. Первый: фраза Осипова о том, что сталинградская трагедия 6-й армии — это проигрыш, из каких складывается поражение в войне. Заявление серьезное. Но, с другой стороны, так это и есть. Важно тут, пожалуй, одно — что он допускает возможность поражения Германии в войне. Он даже говорил, кому будет хорошо, когда кончится война, — психиатрам, которые будут обеспечены пациентами, и юристам, которые будут зарабатывать на наследственных делах погибших на войне. Тут явно есть за что зацепиться. Второй момент, и он связан с первым: его фраза о том, что немцы — великолепные солдаты на короткой дистанции. А так как короткой дистанции явно не получилось, что́ следует думать о дальнейшем ходе войны?.. Кроме, главного смысла его фразы в ней очень важно подчеркнутое «немцы» — здесь просматривается отделение себя от немцев или намек, мол, он, Осипов, к неудачам немцев непричастен и смотрит на войну как бы со стороны. Третий момент: его злобная истерика по поводу ординарца Килингера. Наверняка в ней выплеснулись, слившись воедино, первых два ключевых момента. Истерика подтверждала и неслучайность, и важность для Осипова высказанных им мыслей, идущих не только от рассудка, но и от сердца...

Но что же могло определить такую позицию? Возможно, то, что он по крови русский и все время помнит об этом. Особенно сейчас, когда Германию преследуют военные неудачи. Но разве раньше это помешало его карьере? Ему же оказано большое доверие — поручено руководить отделом русской агентуры в здешнем подразделении абвера. У него достаточно высокое служебное положение. На большее он просто не мог и не может претендовать. Почему? Да потому, что он русский. Стоп! А если претендовал и претендует на большее? Тогда это и может быть причиной его раздражения и истерики в разговоре. Надо постараться все прояснить. Это — сверхважно...

А еще? Не задумывается ли он сейчас о своей судьбе в случае поражения Германии? Он вырос с отцом — русским, который в эмиграции пошел служить к немцам. Как военный царской, а потом белой армии, его отец в первые годы, даже в первые десятилетия, эмиграции мог мечтать о мести красным, об участии в крестовом походе против большевистской России. Но позже он даже по немецким источникам не мог не составить себе представления об успехах новой власти в России. Почему, кстати, он не захотел, чтобы сын стал военным, и послал его учиться на юриста? Надо осторожно выяснить у него побольше об отце...

Конечно, ему как русскому вдвойне горько будет поражение немцев именно от русских. Он должен думать и о возмездии, которое постигнет его за дела на этой войне. И возмездие это тоже будет от русских. А если в нем хотя бы теплится русское начало, принять удар возмездия от России будет для него вдвойне страшнее. Значит, необходимо прощупать в нем это русское начало, узнать, насколько оно сильно в нем сейчас.

А может, все гораздо проще?.. Он вполне, так сказать, идейно пошел служить Гитлеру, разделяя все его планы в отношении России, и видел в этом возможность отмщения большевикам за все. И работал в высшей степени добросовестно. А когда запахло гарью возможного поражения Германии, его охватил страх, который и заставляет нервничать и даже впадать в истерику. Причем его страх и его истерика такая же, какая была в дни сталинградской драмы у того же Вальрозе. Если это так, то подступать к нему надо с иным ключом. Но и в том и в другом случае прежде всего надо как можно больше узнать о его жизни и о том, как сложилась его судьба. Да-да, начинать надо с этого!

Еще один важный момент: есть ли у него своя семья — жена, дети, может быть, любимая женщина? Особенно важно знать это в связи с тем, как он понимает возмездие — усложненно или в одном простейшем аспекте: остаться живым или умереть. Если только последнее — подход к нему сильно упрощается. Если же понимание возмездия неоднозначно, могут возникнуть самые различные варианты подхода к нему, включая сюда и предложение в какой-то мере искупить свою вину перед Россией помощью ей сейчас.

Очень важный вопрос — как он относится к деньгам? Вдруг он захочет скрыться от возмездия в каких-нибудь далеких странах? Тогда могут очень пригодиться ценности, которыми Самарин был снабжен в Москве и которые лежали у него нетронутые...

В общем, нужно узнавать о нем как можно больше.

«Центр — Максиму

Поздравляем окончанием хорошего коммерческого дела. По нашим данным, вы можете быть абсолютно спокойны. Сосредоточьтесь на Осипове, но будьте предельно осторожны, помня, что он в своем деле профессионал. Немедля оформляйте смерть отца. Ненастойчиво поддерживайте контакт с вашим другом Гансом, имея в виду и возможность воспользоваться заботами его отца в отношении вас. Привет».

Эту шифровку Самарин раскодировал ночью, а утром уже обработал заранее подготовленный конверт с извещением о гибели отца во время воздушной бомбардировки.

Убитый горем, он отправился к Вальрозе.

Прочитав скорбное извещение, Вальрозе долго молчал, стиснув зубы, он, очевидно, искренне сочувствовал приятелю. Потом он встал из-за стола, сел рядом с Самариным и обнял его за плечи.

— Вальтер... Вальтер... Бедный Вальтер, — тихо говорил он, прикасаясь щекой к его щеке. — Кто верит в бога, тем, наверно, легче, они говорят: все от бога... Но мы с тобой знаем: все от войны. Ее главный след — могилы, могилы, могилы... Сыновья теряют отцов, отцы — сыновей...

Самарин слушал его и думал: этот новоиспеченный гестаповец не прошел черную школу своей службы и еще может быть человеком. Вальрозе будто подслушал его мысли — резко встал и произнес каким-то чужим, злым голосом:

— Месть, Вальтер!.. Только месть — «наше успокоение! Только месть!