вокруг. От хутора мало что осталось. Почти все хаты горели или были разметены взрывами. Единственная улица завалена сенной трухой и обломками.

Я проехал по главной улице, высматривая своих. Никого не было. Ни убитых даже, ни раненых. «Они что, ушли отсюда?» – думал, растерянно соображая, что теперь делать. У меня нет карты, а степь большая, и наши могли отойти в любом направлении. Да, но немцы же не конченые идиоты, в конце концов. Твари, конечно, но дураками их не назовёшь. Они ведь что-то здесь бомбили? Я подумал так, но вспомнил: нет, мозгов у них не так уж много. Иначе не пытались целую ночь разбомбить позиции нашего пехотного батальона, который отступил.

В раздумьях я проехал до другого конца хутора. Остановился и хотел было ехать обратно, а может даже в Бабуркин податься, – там, по крайней мере, наши войска. Но тут вдруг меня окликнули:

– Микола!

Я вздрогнул и стал всматриваться. Откуда голос-то? Из-за небольшого, каким-то чудом уцелевшего сарая выглянула физиономия Петра. Он был чумазый, но улыбался. Спрыгнув с лошади, донельзя обрадованный, я побежал к нему. Сграбастал в объятия и потискал немного. Он тоже меня обнял, похлопал по спине. Потом отодвинулся:

– Ну, вистачить мене тиснути, як дівчину, – рассмеялся он. – Що, загубився?

– Да нет, пока живой, – ответил я.

Петро мотнул головой и хмыкнул.

– Да не, забугився – це ж потерялся по-русски.

– А-а-а! – с улыбкой протянул я. – Слушай, ты как тут оказался? Где наши? Где лошади? Неужели немцы всех…

– Да ти що! Да ти що! Ні в якому разі. Ми відійшли ще вранці.

– Петро, говори по-русски, прошу, – я снял флягу и стал жадно пить. Напарник кивнул.

– Утром, говорю, ещё отошли. Балабанов как чуял, что эти прилетят. Мы отодвинулись в балочку, отсюда метров триста. А в хуторе соорудили пару орудий.

– Как это? – удивился я.

– Деревянных, макеты, ну! – рассмеялся Петро.

– Прикольно!

– Чего?

– Хитро придумано, говорю.

– А-а, ну да. Это всё наш капитан. Мы отошли, в балочке замаскировались.

– А батальон?

Петро нахмурился.

– Немцы ещё утром по ним ударили. Я уже отвозил раненых. Но там их много, надо бы ещё. Сейчас опять поеду, давай в балку. Там тебя Балабанов ждёт.

Я помог Петру взобраться на Белку, и через пару минут мы уже спустились в балку, где, накрытые хворостом и сухой травой, расположились наши орудия. Были ещё и несколько бойцов из орудийной прислуги. Все, что остались. Других кого убило раньше, кого ранило, а некоторых комбат отправил на подмогу пехоте. У тех вообще с личным составом стало очень трудно. Всё это мне Петро по дороге успел рассказать.

– Товарищ капитан! Сержант Агбаев… – начал я было докладывать капитану, но он прервал меня.

– Привёз?

– Так точно! – я стянул рюкзак и осторожно положил перед собой.

– Там всё?

– Так точно!

– Молодец, – улыбнулся Балабанов. – Выражаю тебе благодарность!

– Служу трудовому народу! – отчеканил я.

Капитан тут же потерял ко мне интерес, не стал ни о чём расспрашивать. Да и понятно: он отдал приказ, подошли двое бойцов из тех, кто у нас в батарее в инженерном деле смыслят. Взяли рюкзак и поспешили к орудиям – ремонтировать. Мы с Петро прошли на другой конец балки, там и нашли своих лошадей. Я распряг и отпустил к ним Белку, скормив ей на прощание пару сухарей. Мало, знаю, но это у них любимое лакомство.

– Балабанов тебя скоро, наверное, к ордену представит, – улыбнулся Петро.

– «Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль»,

– продекламировал я.

Петро с улыбкой покачал головой. Мол, чудак ты, Николай. Ну, или балабол. Я уж не стал ему говорить, что автор Александр Твардовский. Так, чуток славы поимел от великого писателя. Мелочь, а приятно. Вот и школьные знания опять пригодились.

Мы напоили и накормили лошадей, а потом, когда ремонт закончился, повезли орудия на позиции батальона. Пробираться туда пришлось с большим трудом. Мешали разного диаметра воронки, которые пришлось тщательно объезжать. К тому же делать это следовало быстро – Балабанов ехал рядом на лошади и постоянно подгонял. Я всё хотел спросить у него сначала, чего он так торопится. Но потом понял: если немцы отбомбились по пехоте, значит, скоро могут бросить в бой танки. Опять вспомнилась их любимая тактика: сначала ударять бронированным кулаком, разламывая оборону противника, а затем пускать туда мотопехоту, укрепляя фланги прорыва, чтобы наступающий клин не отрезали боковыми контрударами.

«Господи, да откуда я только всё это знаю?» – изумился, когда осознал, о чем думаю. – Вот уж никогда не казался себе знатоком советской истории. Книжек и фильмов о Великой Отечественной, из документальных, не смотрел никогда, ну разве что в школе кое-что читал из художественного. Только это давно было, мне казалось, уже всё позабыл. Оказывается, нет! Память в критической ситуации напряглась и выдала.

А ещё спасибо учительнице сказать. Надежда Семёновна, историчка наша, была женщиной пожилой, советской закалки. Ух, как гоняла! Ох, как мы её ненавидели в старших классах за въедливость! Однажды одноклассника моего, – когда мы в 11-м уже учились! – поставила в угол за то, что болтал и мешал вести урок! Да, вот так: потребовала, чтобы этот здоровый лоб почти 18 лет отроду, на полторы головы её выше, поднялся и встал в углу. Он так и сделал под хохот класса.

Вспомнив об этом, я услышал вдруг страшный мат-перемат в свой адрес. Оказалось, слишком погрузился в прошлое. Встал и стою, лошадей не увожу, а бойцы тем временем уже орудие отцепили и руками вкатили в небольшой… как же его? Капонир, что ли? Окоп, так проще. Вздрогнул и, оглянувшись, поспешил прочь. Оглянувшись, увидел, как с запада на позиции батальона стали надвигаться крошечные коробочки. «Танки», – подумал я, и холод побежал по спине.

В следующую секунду раздались выстрелы, и на батальон посыпались немецкие снаряды. Вся линия фронта загрохотала, загремела, забабахала. Наши орудия тоже открыли огонь, и под грохот канонады я мчал лошадей в безопасное место. А позади гремели взрывы, и пара снарядов улетела дальше, чем следовало. Они рванули метрах в пятидесяти впереди меня, и лошади чуть не понесли от