Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи Иисусе. — Делаю глоток лимонада. — Сколько тебе тогда было?
— Семь.
В семь лет я расстраивался из-за того, что у меня нет бабушки и дедушки. Во всяком случае, кровных, хотя мама Джареда и папа Мэдока с лихвой их заменили.
Папина мать бросила его в раннем детстве, его отец сидел в тюрьме. А моя мама никогда не позволяла мне навещать свою мать без присмотра. Она говорила, бабушка была нестабильна. Сейчас я благодарен им за защиту. Они на собственном опыте убедились, насколько плохими бывают родители и что нам лучше без них.
— Все в порядке, — уверяет Аро. — Я все еще помню боль, только с тех пор я больше с ней не виделась, так что это хорошо. Мама в тот раз встала на мою сторону. — Девушка грустно улыбается. — Устроила этой суке разнос.
Слезы в ее глазах едва заметны.
— Шрам выглядел не так страшно, но со временем стало хуже. По мере моего роста кожа растягивалась, полагаю, и стала неровной.
— Где был твой отец?
Она делает вдох и выдыхает.
— Он ушел на флот до того, как мне исполнился год. Мама говорила, мы с ним виделись несколько раз после этого, правда, я не помню. Он напился и погиб в автокатастрофе на Гавайях, когда мне было девять лет. Там он служил.
Я держу ее за руку, думая о том, как повезло мне и моим кузенам. Как повезло Куинн. Но у наших родителей, наравне с Аро, жизнь была не такая замечательная. Джаред и мой папа были обделены вниманием и подвергались физическому насилию. Тетя Тэйт потеряла мать, а моя мама была очень одинока. Ужасно одинока, пока не встретила отца.
Они обрели счастье, потому что нашли друг друга. Люди спасают людей.
— Тебе когда-нибудь было больно? — спрашиваю я.
Аро пожимает плечами.
— Есть кое-какие повреждения нервов, поэтому некоторые участки утратили чувствительность, но рукой я могу пользоваться в полной мере.
— Нет, — произношу мягким тоном. — Я имею в виду, тебе когда-нибудь было больно?
Она резко поднимает глаза, и я пристально смотрю в них. Я поделился с ней своими переживаниями из-за проблем с девушками, рассказал о том, что паниковал каждый раз, когда кто-то хотел интима, из-за чего не мог заняться сексом. Аро точно знала, что нужно делать. Она просто осталась рядом. Прикасалась ко мне. Не принуждала ни к чему.
Мне хочется узнать все.
Уголки ее губ приподнимаются в улыбке.
— Раньше я все время смотрела вверх, по большей части не желая видеть то, что меня окружало. — Не сводя с меня взгляда, Аро наклоняется и отпивает лимонад из трубочки. — Нынешний вид мне нравится.
И она подмигивает. Под кожей разливается тепло. Довольный, я сжимаю ее руку, а когда Аро откидывается на спинку стула, отпускаю ее.
— Ты не спросил, о чем говорил Ривз в машине прошлой ночью.
Я жду.
Она скрещивает руки на груди.
— Проверял, расскажу ли я тебе.
— Если бы стал расспрашивать, это бы означало, что я тебе не доверяю. Я знал, что ты сама скажешь.
— Фу, ты такой бесючий. — Она закатывает глаза. — Неправда, ничего ты не знал.
Хохотнув, отвечаю:
— Если честно, когда появился Хьюго, все мои мысли были заняты тобой, с того момента я ни о чем другом не думал. Ты либо выводила меня из себя, либо раздевала, поэтому я отвлекся.
Ее лицо вытягивается. Готов поклясться, я замечаю румянец.
— Что сказал Ривз? — интересуюсь официально.
Внезапно кто-то придвигает стул к столу. Оседлав его задом наперед, Кейд садится сбоку между нами.
— Да, что он сказал?
Дилан появляется справа. Аннабель приносит еду, и кузина сразу же хватает с моей тарелки соломинку картофеля фри.
Аро смотрит на меня, опасаясь говорить в их присутствии. Я ее понимаю. Эти двое непредсказуемы и вспыльчивы.
Она берет горчицу.
— Он хочет, чтобы я провела Ночь вражды с вами. — После этого девушка поворачивает голову к Кейду. — Чтобы я заставила тебя отпереть двери твоего дома.
Кузен бросает взгляд в мою сторону.
— Деньги? — спрашиваю я.
— Ему не нужны деньги. — Она поднимает булочку со своего бургера, выдавливает соус, и я забираю у нее бутылку, прежде чем она поставит ее обратно. — А если бы он и нуждался в них, есть менее известные люди с менее технологичными системами безопасности, которых можно обокрасть.
Я прокручиваю в голове возможный ход мыслей Ривза. Он нашел камеру. Вчера коп сам сказал об этом Аро.
— Он знает, что у нас есть записи, подтверждающие его причастность к Грин Стрит, — говорю я.
Она кивает.
— Значит, ему нужно что-то получше, чтобы гарантировать себе свободу, — добавляет Кейд.
— Какой компромат на твоего отца он мог бы найти и использовать? — уточняю, глядя на него.
— Никакого. — У Кейда на лице написано, что я мог бы и не спрашивать. — В супермаркетах отец каждый раз возвращает тележки на место, на случай, если кто-нибудь снимает видео в попытке обвинить его в профнепригодности. Мол, он не может быть мэром или сенатором, потому что подвергает опасности имущество, или детей в машинах, или окружающую среду и все такое. Он до смерти боится «Твиттера». Мой папа чист.
— Знаю. — Делаю глоток. — Зачем тогда Ривзу доступ в дом?
Мы все сидим с минуту, размышляя. Кейд проведет вечеринку с ночевкой для выпускного класса в Ночь вражды. Она отличается от предыдущей вечеринки. На ночевку приглашаются все ученики школы, не только старшеклассники. Мы держимся вместе. Безопасность в численности и т. д. Традиция, начавшаяся с рождением легенды о Карнавальной башне.
Пусть Мародеров не существует, а Уэстонцы не врываются в дома, мы все равно собираемся толпой, чтобы повеселиться. Мы притворяемся, будто все реально, ведь думать о возможности их появления очень волнительно.
Если придет вся школа, дом будет переполнен. Аро запросто может оказаться там, попросить Кейда отпереть двери, однако Ривзу все равно придется пройти незамеченным. Что было бы возможно, если гости достаточно напьются, но…
— Вероятно, он не хочет входить в дом. — Аро поднимает взгляд. — Он прекрасно понимал, что не может мне доверять. Что я обязательно расскажу тебе.
На меня снисходит озарение, пока я удерживаю зрительный контакт с ней.
— Отвлекающий маневр…
— А? — Дилан поочередно смотрит на нас, все еще не вникнув.
Кейд растолковывает ей:
— Он сказал ей, что придет ко мне домой. И мы будем ждать его там, упустив из виду его реальную цель.
Ее рот приоткрывается от удивления.
— Что мы будем делать? Ночь вражды