Счет шел уже на дни, но тут «революционная машина» начала давать сбои.

Двадцать первого октября в наступление неожиданно перешли части рейхсвера — германской армии. Они заняли Дрезден и разогнали там рабочее правительство. 23 октября то же самое произошло и в Эрфурте.

В городе Хемниц 21-го должна была состояться конференция рабочих, где руководство германской компартии собиралось объявить о всеобщей забастовке, которая могла бы перерасти в восстание. Но предложение о забастовке поддержано не было. В условиях наступления правительства и отсутствия единства лидеры компартии Германии не рискнули призвать к восстанию. Более того — они дали отбой.

«Пролетарские» или «красные» сотни так и не вышли на улицы. Только в Гамбурге коммунисты во главе с Эрнстом Тельманом, проигнорировав это указание (или не получив его), 23 октября начали восстание. Оно продолжалось несколько дней, но было подавлено войсками. Вооруженные столкновения произошли и в некоторых других городах Саксонии, но уже к 27 октября все было кончено[43].

Революция в Германии, на которую так надеялись и к которой так долго готовились, потерпела молниеносное поражение. Это вызвало бурные дискуссии в советском руководстве. Троцкий обвинял «тройку» в том, что они «проглядели» революционную ситуацию. «Тройка» упрекала Троцкого в том, что он, наоборот, слишком переоценил ее. В Коминтерне метали стрелы в адрес руководства компартии Германии. Однако всем было понятно — по ожиданиям «мировой революции» нанесен очередной тяжелый удар.

* * *

Был ли в это время в Германии Блюмкин? Вопрос по-прежнему остается открытым. Непонятно, состоялась ли в конце концов его миссия или же все закончилось только подготовкой к «боевому предприятию». Но в любом случае история с германским «красным Октябрем» для него лично не прошла бесследно. Осенью 1923 года он снова вернулся на Лубянку — после пятилетнего перерыва.

Предложение Блюмкину перейти на работу в ОГПУ сделал лично Дзержинский. Тот самый, который в июле 1918-го уверял следователей из Особой следственной комиссии по делу о выступлении левых эсеров, что Блюмкина он «ближе не знал и редко с ним виделся» и «благодаря» которому ему пришлось писать заявление об отставке с поста председателя ВЧК.

Конечно, за прошедшие годы Феликс Эдмундович мог узнать убийцу Мирбаха поближе, оценить его способности и признать достойным служить в ОГПУ, этом «ордене меченосцев» партии, куда с годами становилось попасть все сложнее. Несколько лет спустя на торжественном заседании, посвященном десятилетию ВЧК — ОГПУ, Николай Бухарин скажет, что в России за последние годы «появился новый тип русского человека — инициативного, подвижного, энергичного, быстро выходящего из любого затруднения, появился новый пламенный человек! Чекист — наиболее законченный тип такого нового человека». Знал бы Николай Иванович, что вскоре «пламенные люди» придут и за ним.

Сделав предложение о работе в ОГПУ Блюмкину, Дзержинский тем самым окончательно признал, что тот заслужил право служить в органах. Несмотря на все свои фокусы, Блюмкин вполне подходил на роль «пламенного человека», что уже не раз доказывал на практике. Думается, Феликс Эдмундович и сам в душе признавал это раньше. Он вообще имел склонность к «левым» настроениям и одно время очень даже симпатизировал Троцкому, хотя потом перешел на сторону его противников.

«Дзержинский голосовал за Троцкого, — говорил Сталин на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 года, — не просто голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист, и всё ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось.

Самое лучшее — судить о людях по их делам, по их работе. Были люди, которые колебались, потом отошли, отошли открыто, честно и в одних рядах с нами очень хорошо дерутся с троцкистами… И нет ничего удивительного, что такие люди, как Дзержинский… и десятка два-три бывших троцкистов, разобрались, увидели, что линия партии правильна, и перешли на нашу сторону».

Дзержинский умер от сердечного приступа в июле 1926 года; вскоре после того, как обличал троцкистов на пленуме ЦК.

Однако в 1923 году близость к Троцкому еще значила много. Человек, проявивший себя на нелегальной боевой работе и плюс к тому в ведомстве одного из «вождей революции», вполне мог подойти для ОГПУ. Правда, Блюмкину предложили поменять сферу деятельности — если во время своего первого прихода в ВЧК он занимался контрразведкой, то теперь Дзержинский рекомендовал его во внешнюю политическую разведку, то есть в Иностранный отдел ОГПУ.

Иностранный отдел (ИНО) ВЧК-ГПУ-ОГПУ был создан 20 декабря 1920 года приказом Дзержинского № 169. Этот день принято считать днем создания внешней разведки органов госбезопасности. Первым его руководителем был Яков Давтян (Давыдов). Вторым — Соломон Могилевский (позже он сыграет в жизни Блюмкина заметную роль). Третьим начальником ИНО — с марта 1922 года — стал Михаил Трилиссер. С его назначением отдел начал расширяться и укрепляться. В каждом советском учреждении за рубежом создавались резидентуры внешней разведки. Число сотрудников, работавших на ИНО за границей, вскоре превысило 70 человек.

«Вся разведывательная работа в иностранных государствах, — писал Трилиссер в одной из своих инструкций, — должна проводиться с целью:

— установления на территории каждого государства контрреволюционных групп, ведущих деятельность против СССР;

— тщательного разведывания всех организаций, занимающихся шпионажем против нашей страны;

— освещения политической линии каждого государства и его экономического положения;

— добывания документальных материалов по всем указанным направлениям работы».

Трилиссер был необычным шефом разведки. Он лично выезжал за границу, где устраивал резидентуры и держал непосредственные контакты со своими агентами. Например, в Берлине он побывал под видом специалиста по готике. На самом деле — восстанавливал связь с ценным агентом. Об этой операции знали кроме него только два человека — Дзержинский и его заместитель Вячеслав Менжинский.

Трилиссер подбирал людей в разведку, в том числе и из революционного подполья. Он считал, что деятельность подпольщика и работа разведчика не так уж сильно различаются. Так что и здесь Блюмкин был настоящей находкой.

* * *

Подробности «второго пришествия» Блюмкина в ведомство Дзержинского и точная его дата тоже неизвестны. Возможно, сведения об этом сегодня пылятся в еще неоткрытых архивных делах в ФСБ. Он сам позже, будучи уже в камере внутренней тюрьмы ОГПУ, кратко упомянул лишь о том, чем занимался вскоре после прихода в разведку — был резидентом в Палестине, тогдашней подмандатной территории Великобритании.