На Красной площади уже стоял временный Мавзолей Ленина. В июле 1924 года откроют новый, пока еще тоже деревянный, построенный по проекту архитектора Алексея Щусева.

Мнения соперников по борьбе за ленинское наследство разошлись в том, как поступить с телом вождя: Троцкий назвал идею сохранять его в мавзолее «безумием», а «тройка» была «за». Зиновьев говорил, что «и в гробу Владимир Ильич остается апостолом коммунизма, и в могиле он продолжает быть призывом и кличем для рабочего класса нашего государства и всей земли… Мы все знаем, что Ленин — это пророк нового человечества и апостол коммунизма в лучшем смысле этого слова, что это человек, одно имя которого заставляет учащенно биться сердца миллионов людей».

С 23 по 31 мая 1924 года проходил XIII съезд партии — первый без Ленина. Съезду предшествовала настоящая интрига, от которой во многом зависел дальнейший расклад сил в руководстве РКП(б). Речь шла о ленинском «Письме к съезду» — оглашать ли на форуме данные вождем в письме характеристики руководителям партии? Кроме Троцкого все члены Политбюро были против оглашения. За два дня до начала съезда вдова Ленина Надежда Крупская передала письмо Комиссии по ленинскому наследию — Зиновьеву, Каменеву и Сталину, указав, что «Ильич выражал твердое желание», чтобы его заметки были оглашены на съезде.

Этот вопрос (как и само письмо) 21 мая обсуждался на заседании, своего рода совете старейшин съезда, состоящем из членов ЦК и руководителей местных партийных организаций. Троцкий вспоминал, что Сталин тогда даже предложил написать заявление о своей отставке:

«— Что ж, я действительно груб… Ильич предлагает вам найти другого, который отличался бы от меня только большей вежливостью. Что же, попробуйте найти.

— Ничего, — отвечал с места голос одного из тогдашних друзей Сталина. — Нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская».

Борис Бажанов в воспоминаниях так передавал речь Зиновьева на этом совещании: «Товарищи, вы все знаете, что посмертная воля Ильича, каждое слово Ильича для нас закон… Но есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения Ильича не оправдались… Я говорю о нашем генеральном секретаре и об опасностях раскола в ЦК».

Большинством голосов Сталина решили оставить генеральным секретарем ЦК компартии. Сторонники Троцкого голосовали против. Что касается ленинского «завещания», то «старейшины» постановили — письмо будет оглашено на закрытых заседаниях отдельных делегаций; при этом никто из делегатов не имел права делать записи и пересказывать его содержание на прочих заседаниях съезда.

После съезда позиции Троцкого в руководстве партии значительно ослабли. Хотя он остался и в Политбюро, и в ЦК, из его видных сторонников в ЦК попали только Пятаков и Раковский. Впрочем, и в «тройке» уже начались трения. Вплоть до того, что 19 июля 1924 года Сталин написал заявление об отставке, поскольку для него стала «совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы» с Зиновьевым и Каменевым. Сталин просил дать ему отпуск для лечения на два месяца, а потом направить его «либо в Туруханский край, либо в Якутию, либо куда-нибудь за границу на научную или невидную работу». Но сталинское прошение об отставке, разумеется, отклонили. Интрига закручивалась все сильнее.

* * *

Блюмкин появился в Москве, скорее всего, уже после завершения работы съезда. Виделся ли он в это время с Троцким? Не исключено, хотя точных сведений об этом нет. Вероятно, тогда же Блюмкин «ходил к Ленину», в мавзолей. Уже начала складываться традиция посещать «великую могилу» целыми делегациями от различных ведомств и фотографироваться рядом с Ильичом. Интересно, есть ли где-нибудь фотографии Блюмкина в мавзолее?

В том же 1924 году журналист и издатель Илья Василевский (более известный по своему газетному псевдониму «Не-Буква»), недавно вернувшийся в Советскую Россию из эмиграции, затеял выпуск серии брошюр «Вожди и деятели революции». По крайней мере две из них появились на свет. Писатель Дмитрий Стонов[46] написал биографию Михаила Калинина, в то время председателя Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР[47]. А недавний крайне правый публицист Александр Бобрищев-Пушкин — о петроградском комиссаре по делам печати, агитации и пропаганды В. Володарском (настоящее имя Моисей Гольдштейн), убитом эсером-террористом в 1918-м и канонизированном большевиками.

«Трудно не сойти с ума, — записывал в дневнике Михаил Булгаков, — Бобрищев пишет о Володарском… Старый, убежденный погромщик, антисемит pur sang (чистокровный (фр.). — Е. М.) пишет хвалебную книгу о Володарском, называя его „защитником свободы печати“. Немеет человеческий ум».

При чем здесь Блюмкин? А вот при чем. Летом 1924 года он договорился о написании брошюры в эту же серию. О самом Дзержинском! Не каждый мог похвастаться тогда таким ответственным заданием. 16 августа 1924 года Булгаков записал: «…Писать „Дзержинского“ будет Блюмкин, тот самый изумительный убийца (якобы) посла Мирбаха. Наглец». Забегая вперед скажем, что из этой затеи Блюмкина ничего не вышло. Своих литературных упражнений он не прекращал, но книгу так и не написал. Наверное, ему было не до нее.

Вскоре Блюмкин получил новое назначение, снова связанное с персидскими и кавказскими делами. Точнее сказать, назначений было сразу несколько — помощник полпреда ОГПУ в Закавказье по командованию войсками ОГПУ, член коллегии Закавказского ГПУ, уполномоченный ОГПУ и Наркомвнешторга по борьбе с контрабандой. Позже Блюмкин стал еще членом советско-персидской и советско-турецких комиссий. Но как он оказался на Кавказе? Это тоже довольно интересная и пока не вполне понятная история.

Полномочным представителем ОГПУ в Закавказье с марта 1922 года был Соломон Могилевский — второй по счету руководитель Иностранного отдела ВЧК. Именно он и попросил Дзержинского прислать Блюмкина к нему. Почему его — вопрос открытый. Судя по их биографиям, они не должны были пересекаться раньше. Тем не менее Блюмкин отправился в Закавказье.