Девушка протянула к отцу руку, и он с благодарностью ее сжал, поднимая дочь на ноги. Несколько секунд ее пальцы стискивали его ладонь.

– Мы не закончили, – сказала она. – Надо еще кое-кого забрать.

Кара лежала там, где Бет ее оставила, уставившись в потолок пирамидальной камеры. Она не проявляла никаких признаков жизни, пока не услышала, что Бет пришла, потом моргнула, и улыбка разлилась по ее лицу.

– Я сделала это, Би, – прошептала она.

– Да, Кара, ты это сделала, – согласилась Бет, не пронимая, о чем подруга говорит.

– Я сделала это… победила. Она держала меня, но и я удержала ее в ответ.

– Угу, – пробормотала Бет, присаживаясь возле подруги.

– Мне было страшно, но я удержала. Я победила. Выбрала, – карие глаза Кары остекленело сверкнули. Она бредила. – Я больше не боюсь, – прошептала она. – Я выбрала.

Бет подсунула руки под Карины плечи и напрягла ноги, готовясь подняться. Она боялась, что Кара закричит от боли, но та, хныкнув, быстро затихла.

– Пойдем, – пробормотала Бет. – Тебя надо подлечить. Есть женщина… или мужчина, или… я не знаю кто, по имени Гаттергласс. Если кто и знает, как тебе помочь, так это…

– Нет! – крик Кары прозвучал в темноте ужасающе громко. Она заозиралась, почти шокированно.

Бет сглотнула, слегка оробев от свирепости во взгляде подруги.

– С меня довольно путешествия вниз по кроличьей норе, Би, – попросила Кара. – Если хочешь меня куда-нибудь отвезти, то отвези домой.

Секунду Кара смотрела на нее с лицом, покрывшимся пятнами ярости, облегчения и неодобрения, потом, к удивлению и бесконечной благодарности Бет, Кара обняла подругу за шею.

– Боже, как я скучала по тебе, Би. Я больше никуда тебя не отпущу.

Бет кивнула. Что еще тут скажешь.

Главным впечатлением Бет от больницы (а она была здесь всего лишь второй раз в жизни) оказался писк. Пронзительный писк заполнял все вокруг: резиновые колеса скрипели по линолеуму; дети визжали, зовя родителей: повсеместно, сообщая об основных показателях жизнедеятельности на разных этапах ухудшения, пищали машины. Это походило бы на пение птиц на рассвете, если бы не электронный тембр, превращавший все в угрозу.

Она походила взад-вперед возле кровати Кары, потом плюхнулась на виниловый стул и посмотрела на подругу, напоминающую творческий проект шестиклассника: коллаж из марли, бинтов и полиэтиленовой пленки. Комнату заполняла резкая вонь антисептика.

– Врачи связались с твоими предками, – рассказала Бет Каре. – Они уже едут. Твоя матушка наверняка притащит ягнячьи самсы. Мне казалось, ты говорила им, что вегетарианка?

Просвет между бинтами обнажал коричневые овалы ее закрытых глаз. Кара бодрствовала, но не хотела говорить.

Бет стиснула зубы. Как же ей хотелось, чтобы они с Карой никогда не расставались, чтобы вместе обнаружили Рельсовую химеру, фонарных танцовщиц и Короля Кранов: тайный мир, о котором могли бы тихонечко шептаться всякий раз, когда остальной мир ломился бы в к ним дверь.

Это была бы их тайна, одна из тех, что вновь сшивают разорванную дружбу.

Бет немного сползла на стуле, вытащила карандаш и оторвала чистый листочек от медицинской карты, висящей на кровати. Разгладила его на обратной стороне подноса, оставшегося послу ужина, и принялась рисовать.

Она не планировала рисовать что-то конкретное – просто унимала зуд в пальцах, поэтому немного удивилась, увидев появляющееся из-под карандаша дерзкое лицо Фила. С трудом дыша, она продолжила водить грифелем по бумаге. Девушка чувствовала себя обязанной.

Она рисовала Принца Улиц таким, каким он был на самом деле, без обычной лести портретистов. Закончив, девушка расстроенно закусила губу. Что за дурацкий способ вернуть его.

– Бет? – Бет резко подняла взгляд. Карины глаза оставались закрыты. Голос ее был сухим, но изумительно сильным. – Сделаешь мне одолжение?

– Конечно, Кара, чего бы ты хотела?

– Моя пудреница в джинсах – в заднем кармане. Принеси, пожалуйста.

Бет вытащила изодранную колючками одежду Кары из прикроватной тумбочки и откопала пудреницу – тонкий квадратик двухстворчатого пластика. И протянула его Каре.

– Открой, – ее голос оставался спокойным, стерильным, как больничные полы. Но глаз она не открывала.

С трудом сглотнув, Бет почувствовала, что сердце забилось немного быстрее:

– Кара… тебе не кажется, что стоит подождать?

– Открой, – твердо повторила Кара. – Я готова.

С тихим щелчком пудреница открылась, обнажая палетку и маленькое круглое зеркальце.

– Подержи, чтобы я посмотрела.

Бет молча подняла зеркало. Кара открыла глаза.

На мгновение Бет показалось, будто кто-то воткнул ее лучшей подруге нож между ребер. Она видела, как расширились Карины глаза, как лицо девушки скривилось от напряжения. Кара зашипела и стиснула зубы, чтобы не выругаться.

Бесконечное мгновение ее пристальный взгляд блуждал по зеркалу. Она подняла подбородок, поглаживая линии бинтов, дрожащими пальцами прощупывая под ними живые раны, отслеживая линии будущих шрамов. Выражение ее лица, сперва испуганное, уступило место печали. Она выглядела так, словно прощалась. В конце концов, она снова закрыла глаза и откинулась на кровать.

– Окей, – проговорила она едва слышным шепотом. – Окей.

Бет защелкнула пудру дрожащими пальцами.

– Мне так жа… – начала было она.

Голос Кары хлестнул, словно кнут:

– Скажешь, что тебе жаль, Элизабет Брэдли, и я убью тебя до смерти.

Бет в замешательстве моргнула:

– Я никогда не хотела…

– Я знаю, Би, но это мои шрамы. Не твои, не наши – мои, понимаешь? – Карины глаза вновь открылись, обнажая смесь боли и неистовой гордости выжившей. – Они мои. Колючки кусали меня. Тебя там не было, и ты никогда не поймешь, каково это, поэтому даже не пытайся, окей?

Бет поджала губы и кивнула, чувствуя, как от упрека загораются щеки.

– Это мои шрамы, – объяснила Кара немного смягчившимся голосом. – И я разберусь с ними.

Едва Бет встала, в ноздри полился густой аромат ягненка-карри и приправ.

– Ты. Отошла от моей дочери. – Низкорослый, угловатый мужчина с красно-коричневой кожей раздвинул занавески вокруг кровати Кары. За ним следовала сжимающая пластиковый контейнер миниатюрная женщина в платке и хиджабе.

Бет резко от них отстранилась:

– Мистер и миссис Хан.