Тем не менее, пока во дворец регулярно поступали отпечатанные на машинке протоколы заседаний кабинета министров, король не имел конституционных оснований для жалоб. Со временем, однако, протоколы начали присылать с запозданием, а то и не присылали вовсе. «Его Величество глубоко огорчен, — жаловался Стамфордхэм в апреле 1917 г., — тем, что он рассматривает не просто как личное неуважение, но даже как игнорирование самого факта его существования». Подобная бюрократическая небрежность, возможно, объяснялась как более важными заботами, занимавшими внимание премьера, так и неопытностью сотрудников Ллойд Джорджа, из которых лишь немногие раньше работали на государственной службе. Даже Асквит периодически вызывал недовольство короля, не в полной мере удовлетворяя его желание быть в курсе дела. Однако если Асквит все же понимал необходимость развлекать монарха, пусть чересчур говорливого и во все вмешивающегося, то Ллойд Джордж демонстрировал по отношению к нему безразличие почти оскорбительное. Многие годы король даже не пытался скрыть свою неприязнь к Ллойд Джорджу, и теперь премьер-министр явно старался отомстить. Он не отвечал на его письма, без каких-либо извинений или объяснений не являлся на заседания Тайного совета, радостно сообщал своему секретарю, что обращается с королем «отвратительно», и даже утверждал, что Бальфур однажды спросил его: «Что бы Вы делали, если бы у правителя были мозги?»

Резкое расхождение во мнениях по вопросам ведения войны только усиливало их взаимную неприязнь. Ллойд Джордж был полон решимости прекратить те неэффективные и стоящие больших жертв наступления, которые Хейг регулярно устраивал на Западном фронте: противнику нужно наносить удар в его самое уязвимое место, а не там, где он сильнее всего. Король, убежденный, что военными действиями должны заниматься профессиональные военные, был против подобного рода политического вмешательства. В 1915 г. он действительно сыграл определенную роль в смещении Френча и замене его Хейгом, однако тогда он утратил доверие лишь к некомпетентному командующему, а не к стратегии Генерального штаба в целом. Подобно его отцу и бабушке, король был уверен, что он не просто номинальный глава вооруженных сил, но еще и страж военных традиций, призванный защищать высших офицеров от чересчур навязчивого министерского контроля.

Ллойд Джордж никак не мог с этим смириться. Он захватил власть для того, чтобы выиграть войну, но сейчас ощущал себя таким же беспомощным, как и Асквит. Прежде чем победить германцев, он должен был сначала подчинить себе британскую армию. «Я вынужден был противостоять, — писал он впоследствии, — не просто представителям определенной профессии, а целой касте, преданной своему идолу». Силы противников были, однако, неравными. Восточную ересь[84] Ллойд Джорджа поддерживала лишь часть расколотой либеральной партии, тогда как высшее военное командование, до последнего человека состоявшее из «западников»,[85] могло полагаться на поддержку консервативной партии, кабинета и короля. К консерваторам Ллойд Джорджу приходилось относиться с настороженным уважением: объединившись с либералами Асквита, они могли в любой момент разрушить его коалицию. Военный кабинет подчинялся ему без особого энтузиазма, о своих же обязанностях перед королем Ллойд Джордж вспоминал только тогда, когда ему было выгодно. Близорукий радикализм мешал ему разглядеть какие бы то ни было достоинства у наследственного монарха, чьи взгляды он считал обструкционистскими. Несмотря на свою привязанность к мистическим традициям Уэльса (хотя и родился в Манчестере), Ллойд Джордж не находил никаких достоинств в самом романтическом из всех английских институтов. Миллионы британцев считали за честь служить королю, и сотни тысяч готовы были за него умереть, однако Ллойд Джордж требовал от них преданности пяти одетым во фраки политикам, заседавшим на Даунинг-стрит.

Король не слишком верил в демократию, тем более что ее самозваный поборник стал премьер-министром в результате интриг. Тем не менее его нельзя обвинить в том, что, защищая генералов, ориентированных на так называемую западную стратегию, то есть верящих в победу только на Западном фронте, он сознательно бросал вызов установившейся конституционной практике. Возможно, однако, что к этому его подталкивал Стамфордхэм, его личный секретарь, который шесть лет назад настоятельно советовал хозяину отвергнуть требования Асквита. В декабре 1916 г. Стамфордхэм спрашивал Ханки, не считает ли он, что король должен «принимать более активное участие в управлении страной». Ханки благоразумно ответил, что с такими неясными взглядами на финансовые и экономические проблемы король ни в коем случае не должен претендовать на более серьезную роль.

Во время первого из ряда острых столкновений между ними именно премьер-министр, не сообщая королю о важном решении военного кабинета до тех пор, пока его мнение уже было не в силах ничего изменить, действовал антиконституционно. Для такого шага Ллойд Джордж имел весьма веские основания. Не чувствуя в себе достаточно сил, чтобы бросить вызов Генеральному штабу и подвергнуть сомнению выбор его стратегии, он попытался положить конец безрассудным жертвам жизнями британцев, отдав Хейга и его войска в управление вновь назначенному и, как он считал, менее бестолковому французскому главнокомандующему генералу Нивелю. 24 февраля на заседании военного кабинета, на которое не были приглашены ни Дерби, ни Робертсон, премьер-министр сумел убедить коллег одобрить этот план. Через два дня на совещании союзников в Кале, которое должно было обсудить проблемы железнодорожного транспорта, Ллойд Джордж быстро достиг соглашения с французами о создании на период предстоящего наступления единого командования; собственно говоря, его уже подозревали в сговоре в том, что он действовал за спиной своих сограждан. Лишь еще через два дня король получил протоколы решающего заседания военного кабинета, состоявшегося 24 февраля. Поставленный перед свершившимся фактом, он был лишен всякой возможности участвовать в обсуждении столь неоднозначного решения.

Взбешенный тем, что самая большая за всю историю британская армия должна оказаться под иностранным командованием, Хейг все же смог немного изменить этот унизительный приговор, получив «свободу действий в отношении выбора средств и методов использования британских войск в секторе боевых действий, выделенных им французским главнокомандующим». Тем не менее он очень возмущался недоверием к нему и всерьез беспокоился о будущем. В одиночестве он все же не остался. Еще когда Хейг был назначен командующим британскими войсками, король заверил его в своей постоянной поддержке и предложил свободно и конфиденциально сообщать обо всем, что его беспокоит. Теперь же сразу после совещания в Кале рассерженный фельдмаршал направил королю длинный отчет о предпринятых Ллойд Джорджем мерах. Намекая на собственную отставку, письмо он заканчивал так: «Предоставляю себя в распоряжение Вашего Величества, чтобы Вы могли решить, как лучше мне поступить в данной ситуации».