– И даже не очень красивая, – согласился Бауэр. – Во всяком случае, для Австрии.

– Так что же происходит? Что, черт нас возьми совсем, происходит? – Кремер пристукнул чубуком своей трубки по карте. – Ведь это просто-напросто лишено смысла. Начисто.

– Быть может… – неуверенно произнес Бауэр. – Быть может, мы проглядели что-то очевидное. Вы всегда учили меня, что каждый сантиметр, на который мы удаляемся от ошибочного исходного принципа, уводит нас от истины на целый километр. Быть может, мы движемся в совершенно неверном направлении.

Кремер оторвал взгляд от карты:

– Объясните.

– Мы отчаянно ищем причину явления, которого не понимаем. Возможно, нам следовало бы заняться самим явлением.

Кремер неотрывно смотрел на него.

– Возможно, – медленно и неохотно растянув это слово, произнес он. – Но, Дитрих, у нас всего-навсего тридцать сантилитров. Ставки так высоки, Берлин давит на нас с такой силой. Мы не можем позволить себе роскошь зайти в тупик.

– Да ведь я об этом и говорю, Иоганн. Мы зашли в тупик. Давайте вернемся назад. В отправную точку.

Бауэр протянул руку к полке над рабочим столом и снял с нее папку, помеченную словом «Браунау».

– Итак, Майк, скажите, что вам известно о Браунау.

Голос, произнесший эту просьбу, звучал мягко, заинтересованно и настоятельно, как если б его обладатель уговаривал меня продемонстрировать фокус, который поразит его близкого друга.

А я все гадал, что случилось со Стивом. Распорядительность и расторопность двух незваных гостей – они назвались Хаббардом и Брауном – не оставили мне времени на вопросы и жалобы. Не буду ли я так добр пройти с ними в машину? Она ждет у самого дома. Есть несколько вопросов, которые я могу помочь им разрешить. Это принесло бы большую пользу. Брать с собой ничего не надо, ну и волноваться, разумеется, тоже.

Меня усадили между Хаббардом и Брауном на заднее сиденье первого из двух длинных черных седанов, стоявших у двери Генри-Холла, и только когда машина тронулась, я сообразил, что Стива нигде не видно. Я повернулся, чтобы высмотреть в заднее окно – не едет ли он во втором автомобиле, однако Браун мягко, но твердо, совсем как школьный учитель эдвардианских времен, развернул мою голову лицом вперед.

Минут через двадцать машина свернула с шоссе на подъездную дорожку, ведущую к большому дому. Пока мы вылезали из нее, я успел разглядеть деревянную обшивку сложенного из клинкерного кирпича фронтона – он смахивал на задний план картины «Американская готика». Воздух был тих, пропитан ароматом сосен.

В доме меня провели в столовую и усадили за большой, поблескивающий, кленового дерева, стол, в самой середине длинной его стороны. Хаббард уселся напротив, а Браун встал у торца стола и начал возиться с кофейником, у которого, похоже, заклинило крышку.

– Вот же треклятая штука, – сказал он, в отчаянии пристукнув по кофейнику кулаком.

– Чарльз Уиннингер! – воскликнул я и тотчас пожалел, что не попридержал язык.

Хаббард заинтересованно склонился ко мне:

– Простите?

– Да так, пустяки, – сказал я. – Просто подумал вслух.

– Нет-нет. Прошу вас… – и Хаббард приглашающе развел ладони.

– Я вспомнил «Дестри снова в седле». Чарльз Уиннингер играет там человека по имени Уош, и тот все время повторяет «треклятое» то, «треклятое» это. Никогда прежде не слышал, чтобы кто-нибудь употреблял это словечко. Вот и все.

Хаббард глянул на Брауна, тот пожал плечами и покачал головой.

– Это кино, – пояснил я. – Во всяком случае, было таким когда-то. Но вы о нем, скорее всего, ни разу не слышали.

Хаббард записал в блокнот два слова: «Дестри» и «Уинингер», сопроводив их большими восклицательными знаками. Я подавил искушение поправить написание второго имени и уперся взглядом в сияющий, словно новехонький, стол. Было в нем, впрочем, нечто, подсказывавшее мне, что стол далеко не нов, просто им очень, очень редко пользовались.

– Однако вы так и не ответили на первый мой вопрос, не правда ли, Майк? Браунау. Скажите, что вам известно о Браунау.

– Почему вы решили, что я о нем вообще что-то знаю?

– А вы не знаете?

– Никогда об этом месте не слышал.

– Что же, уже начало. Вам известно, что это некое место. Не человек и не оттенок красного цвета. Начало неплохое.

Блин! В одну лужу я уже сел, не так ли?

– Да, может, и слышал где-то. В школе, например, на уроке географии… – И я неуклюже попытался придать этому предложению вид более американский: – Ну, в общем, сдается, я слышал его на географии, усекаете? Та к мне сдается.

Я внутренне поежился – с последней фразой получился небольшой перебор.

Хаббард, похоже, ничего странного не заметил, он просто продолжал мягко прощупывать меня:

– Вот как? То есть вы помните, где находится это Браунау?

– В Германии?

– Хорошо. У вас хорошо получается, Майк.

– Эй! Вам кофе как – черный или со сливками?

– Со сливками, пожалуйста, – ответил я, в первый раз оторвав взгляд от стола. Брауну все-таки удалось сладить с крышкой кофейника, теперь он разливал по крошечным чашкам густой черный кофе.

Наступило неловкое молчание, завершившееся вместе с неизбежной при раздаче чайных ложек и сахара сумятицей.

– А где Стив? – спросил я, оглядывая комнату. – Тоже здесь?

– Неподалеку, – ответил Хаббард, пробуя кофе.

– Я могу его увидеть?

– Отличный кофе, Дон.

Браун удовлетворенно кивнул, – похоже, он уже привык к комплиментам на этот счет.

– Я не хотел бы продолжать наш разговор, пока не увижу его. И не узнаю, в чем суть дела.

– Суть дела в том, Майк, что между вами, мной и мистером Брауном происходит небольшое совещание. Никаких поводов для беспокойства нет. Так вы сказали, что, по вашему мнению, Браунау находится в Германии?

– Ну, это звучит как немецкое слово, разве нет?

– Тогда давайте займемся другим немецким словом – Гитлер, хорошо? Что оно для вас означает? Гитлер?

Возможно, зрачки мои расширились, возможно, сузились. Возможно, у меня на миг перехватило дыхание. Возможно, изменился цвет лица. Я точно знаю, что попытался принять небрежный тон, и знаю, что попытка моя провалилась.

– Гитлер? – сказал я. – А где это?

Хаббард глянул на Брауна, тот кивнул и вытащил из нагрудного кармана хромированную коробочку. Аккуратно поместив ее на столе между мной и Хаббардом, Браун вернулся на свое место и застыл у торца стола, сцепив за спиной руки, – точь-в-точь служка на важной церемонии.