— Ах ты, сучок! — раздалось рычание над ухом. Резкая боль в затылке отбросила Геннадия вперед — это преследователь ударил его по голове каким-то твердым тупым предметом. Внук Лазаря Черного, кувыркаясь и теряя сознание, снова летел по склону. Невидимая в темноте, за ним стелилась кровавая дорожка…

Геннадий очнулся, лежа на земле. Светало. Щербатый бандит — а преследователем оказался именно он — сидел рядом и обматывал порезанную кисть руки куском разорванной на Геннадии рубашки. Увидев, что противник очухался, он первым делом спросил: «Чем это ты меня?».

В его вопросе не было злобы. Только спортивный интерес. На его губах даже играла улыбка. Но Геннадию было совсем не до смеха. Попытка спастись провалилась. На лозунге «Свобода или смерть» можно было зачеркивать лишнее слово. Ему хотелось теперь одного — как можно дольше не возвращаться в погреб. Потому что оттуда больше не было дороги на волю. Он щербатому не стал ничего отвечать. Пусть помучается немного вопросами: как выбрался из погреба, чем порезал? Хоть чем-то им спутать карты. Хоть капельку досадить.

— Жена у тебя сексапильная, — неожиданно изрек щербатый. — Конфетка просто. Попка, сиськи, мордочка.

У Геннадия опять помутнело в глазах.

Враг продолжал:

— Жалею, что только один раз ее трахнул.

Геннадий сжал зубы: неужели? И главарь их возле речки о том же говорил. Пусть бы они ему все кости переломали, пусть бы убили, но не делали этого! Геннадий всосал в себя все, что было во рту и в горле. И плюнул этим в щербатого. Он вложил в этот густой смачный плевок всю свою ненависть. Метил в лицо, но попал только на джинсы.

— Ах ты, гнида, — только и смог вымолвить враг. Отступив от Геннадия на пару шагов, он выдернул пучок травы и принялся вытирать им штанину. Закончив чистку, уставился на пленника с наглой ухмылкой. А потом начал гвоздить, убивать Геннадия одними словами:

— Рассказать, как я ее трахал? Ладно, так и быть, слушай. Пацану твоему конфет дали, чтоб не орал. И пока он их сосал, твоя баба у нас поочередно отсасывала. Я был первым, поэтому раздевать ее мне пришлось. Она брыкалась в начале. Но недолго. Наверное, только для вида. Даже к кровати ее привязывать не понадобилось. Многие телки в глубине души мечтают о групповухе, и твоя, видать, тоже. Как только схватил ее за шмонь, сразу обмякла. Сунул пальцы в трусы, а она уже готовая, мокрая…

— Заткнись, мразь, — попытался Геннадий прервать этот мерзкий рассказ.

— Мне кажется, я доставил ей удовольствие, — не унимался враг. — Потом ребятам уступил очередь. Просто ты долго не ехал. Мы заждались, надо было как-то коротать время. Видишь, ты сам виноват. Приехал бы пораньше, ничего бы этого не было.

Щербатый смолк. И теперь, находясь в зоне недосягаемости для плевков, внимательно наблюдал за Геннадием.

— Убью, убью, — повторял тот одно и то же слово, устремив взгляд не на щербатого, а вверх, в небо, в котором растворялись последние звезды. Он то ли угрожал, то ли заклинал, то ли молил.

— Хочешь, отпущу тебя? — произнес вдруг щербатый. Это было так неожиданно, что Геннадий прервал свои заклинания.

— Я правда отпущу, Гена, — повторил враг. И добавил все с той же гадкой улыбкой: — Условие одно: отсоси.

На мгновение повисла пауза. Потом Щербатый заговорил очень быстро:

— Я сразу после этого тебя отпущу. Честно. А своим скажу, что ты убежал. Скажу, что я спал и ничего не слышал. А еще пожрать тебе дам. Жареной картошки с тушенкой. Хочешь? Ты, Гена, меня не бойся. Я тебе сочувствую. Я ж понимаю, что ты в этой замутке не при делах. Внук за деда не в ответе. А они убьют тебя. Точно убьют. Они уже все решили. И еще мучить будут. Долгую, тягучую смерть тебе приготовили. Так что у тебя остался только один-единственный шанс. Это я, Гена. Ну а ты просто отблагодари меня. Я один раз только в рот тебе кончу и все — свободен, а главное, жив.

Щербатый замолк. Он стер с лица мерзкую улыбку, и теперь его глаза смотрели на пленника даже сочувственно.

«Наверное, они и Полину примерно так же заставили», — пришла Геннадию в голову невыносимая мысль. Он где-то читал, что бандиты и урки большие мастера подобных убалтываний. Сначала поставят человека в безвыходное положение, а потом предстанут перед ним в роли спасителя. Чтобы тот сам добровольно все сделал — заплатил или вот отсосал. «Вот так люди и умирают морально, кончают жизнь самоубийством в собственных глазах», — подумал Геннадий. Он боялся смерти, боялся каких-нибудь жутких мук. Но боялся уже по инерции. В последнее время в его жизни было столько моральной и физической боли, что у него почти уже не осталось сил на страх. Геннадий подумал: а ведь предложи ему кто-то из этих ублюдков нечто подобное в обмен на свободу чуть раньше, когда его боль только начиналась, а страх еще был острым, всепоглощающим, он ведь, чего доброго, мог и согласиться. Геннадий внутренне содрогнулся от этого предположения. А потом, глядя в щербатую морду врага, внятно произнес: «Сначала ты отсосешь».

Странно. После этих слов Щербатый не стал его бить. Наоборот, улыбнулся уже не мерзкой, а нормальной улыбкой. И устало сказал:

— Вставай! Пошли в дом.

Геннадий снова посмотрел в небо. На нем больше не было звезд.

День был сумрачный и тревожный. Моросил мелкий дождь. Да еще с утра Сереге испортили настроение. Ни свет ни заря, когда он спал в обнимку с ненаглядной, долгожданной своей Анной Бланк, раздался телефонный звонок.

— Лука пропал, — сообщил Маргел.

Серега сразу же подумал о самом плохом. Но отогнал эту мысль.

— Погоди, — прошептал он в телефонную трубку, выбираясь из постели, отпихивая ногой фокстерьера Тоби, закружившегося вокруг него волчком.

— По порядку рассказывай, — обратился он к Маргелу, оказавшись на кухне.

— Мобильник его уже сутки отключен, к домашнему телефону не подходит, подруга говорит, в последний раз два дня назад с ним разговаривала. Они встретиться должны были, но Лука не пришел.

— Может, запил? — предположил Рогачев.

— Хорошо, если так. Только где искать его теперь?

— Да, скверно, — согласился Серега, — он ведь сегодня в Островскую должен был ехать — Михалыча менять.

— Чего делать-то будем? — растерянно осведомился Маргел.

«Молиться», — чуть было не сорвалось с языка Рогачева. Но для ответа он подобрал другое слово:

— Ждать. Я в Островскую выезжаю сейчас вместо Луки. Если он через два дня не отыщется, — общий сбор. Будем думать, как дальше жить.

Вот ведь гадство. Рогачев не планировал сегодня никуда ехать. Он хотел провести этот день с Анной Бланк. После его возвращения они и виделись-то нормально всего сутки.

Серега вернулся в комнату. Анна сладко спала, раскидав по подушке волосы, кокетливо выставив из-под простыни голое колено. Ее лицо было безмятежным, милым и трогательным. Это было лицо маленькой девочки, которой снятся прекрасные сны. Пока Рогачев одевался, он не мог отвести глаз от своей спящей подруги.