Она почувствовала его взгляд и проснулась. Хлопнула длинными ресницами, потом удивленно спросила:

— Ты куда?

— Мне позвонили, я должен уехать, — у Сереги защемило сердце. Он почему-то вдруг испугался, что может никогда больше не увидеть Анну Бланк.

— А поехали со мной! — неожиданно для самого себя предложил он подруге. — Ты ведь никогда не была у меня на родине.

— Ты едешь в свою станицу? — задумчиво спросила Анна.

— Да.

— Напомни, как она называется.

— Островская.

— Я бы хотела… Но мне надо сдать в газету дурацкий большой материал про светскую жизнь Волгограда. Можно подумать, у нас есть светская жизнь… А давай в выходные? Поваляемся на травке в степи. Ты положишь голову мне на колени. Я буду чесать тебе за ушком. Потом голыми полезем купаться в пруду. У вас ведь есть какой-нибудь пруд с лилиями и кувшинками?

— У нас есть речка Медведица. В ней водятся щуки. Они голых нас не поймут…

Анна улыбнулась. Но Серега стер улыбку с ее лица:

— Не хотел говорить. Возможно, это чуть-чуть опасно — тебе оставаться здесь.

— У тебя опять что-то случилось?

— Еще не знаю пока. Может, ну ее, эту светскую жизнь… Поехали.

Анна пожала плечами.

— Еще, как назло, полредакции в отпуске. Газету забивать нечем. Редактор меня просто съест.

— Не съест — подавится, — все еще пытался хохмить Рогачев, хотя на сердце у него было муторно.

— Ты не бойся, у меня газовый баллончик есть, — объявила ему Анна Бланк. — И я знаю, в какое место мужикам бить, если что.

— В какое, в какое? — из последних сил продолжал шутить Серега.

— В такое, в такое, — Анна сползла с кровати, придвинулась близко, ее губы впились в Серегины, а рука проворно нырнула в ширинку.

«Как она может? — в очередной раз удивился Рогачев поведению подруги. — Нет чтобы испугаться или хотя бы насторожиться». Именно это пониженное чувство опасности в сочетании с повышенной сексуальностью привлекло его когда-то в Анне Бланк. Серега не встречал женщины храбрее и слаще.

Всю дорогу до станицы Островской он не мог не думать о ней. Странно, но главным итогом поездки в Питер, как теперь отчетливо понимал Серега, была вовсе не поимка и доставка Каурова, а осознание того, что значит для него Анна Бланк. Как она его встретила после разлуки, как посмотрела, как улыбнулась! Она произнесла одну только фразу: «Я ждала тебя каждый день». И эта фраза до сих пор наполняла Рогачева восторгом. Он боялся, что такое в его жизни больше не повторится. «Надо по-быстрому кончить эту историю с внуком Лазаря Черного и возвращаться назад, к Анне Бланк, — решил для себя Серега. — Еще одна, последняя кровь, и все!» Он вдруг понял, что по возвращении из Островской его ждет новая жизнь. А с прежней жизнью пришло время прощаться.

Брат Александр удивился его приезду:

— Мы тебя только завтра ждали. Случилось чего?

— Нет, просто планы поменялись. Не съездишь со мной к нашему другу, что в погребе сидит? Да еще чего-то выпить мне захотелось. Не составишь компанию?

Брат не заставил себя упрашивать. Они прихватили два больших литровых бутыля самогона и сумку разной домашней жратвы. Но с выпивкой в это день пришлось им повременить.

Исчезновение Луки оказалось не единственной плохой новостью. Едва Серега ступил на порог степной сторожки, Михалыч ошарашил известием — Кауров пытался бежать. Определенно, Рогачев недооценил этого типа.

Он решительно распахнул дверь погреба. Внук Лазаря Черного лежал, скрючившись в жалкой позе: туловище — в тулупе, ноги — в мешке. Рогачев швырнул в него сверху первым попавшимся под руку предметом — алюминиевой кружкой.

— Эй, чувырло, подъем!

Чувырло зашевелилось, из тулупа показался бледный треугольник лица. Даже в темноте было видно, как оно осунулось за эти несколько дней.

— Ползи сюда, доходяга!

Кауров повиновался. Но двигался заторможенно. Серега не мог поверить, что это явно ослабленное, медленно ползущее наверх существо чуть не сбежало минувшей ночью. Пленник был голый по пояс. Сквозь грязь и размазанные следы кровоподтеков на теле от холода проступали мурашки. Длинные отросшие ногти. Пыльные волосы. Красные мутные глаза. Рогачев первым делом заглянул в них. В самой глубине зрачков кровного врага затухали два крошечных уголька.

— Ну что, опять нам свезло, а тебе нет, — издевательски усмехнулся Рогачев. — Видать, не в дедушку ты пошел.

Бандитский внук в ответ только шмыгнул носом.

— Говори, как из погреба вылез.

— Молча.

И такого ответа Серега тоже не ожидал. Он еще раз заглянул в глаза пленника и понял, что ошибся: огонь в зрачках у того не затухал, а разгорался. Рогачев коротко ткнул Каурова под дых. Тот предсказуемо согнулся пополам, упал на колени и завалился набок. Лежал, хватая воздух, как тогда, на берегу речки…

Серега осмотрел засов. На черном металле увидел дорожку белых царапин и сразу все понял.

— А ведь мы его толком не обыскали, у него было что-то вроде ножа или тонкой отвертки.

— Точно, — подтвердил Михалыч, — он меня чем-то острым по руке полоснул.

— Ладно, лучше поздно, чем никогда. Раздевайся, чувырло, обыщем тебя, — сказав это, Серега пнул Каурова в пах. Тот скрючился еще больше, но на приказ не прореагировал. Хочешь не хочешь, а пришлось ему помогать. Сначала Рогачев сдернул с пленника ботинки фирмы «Саламандра», постучал ими о пол. Потом принялся стягивать с Каурова джинсы. Вспомнив, как еще недавно перед ним раздевалась Полина, Серега испытал злорадство. Очень захотелось прямо сейчас отомстить Каурову за ту досадную сексуальную неудачу с его женой. Враг лежал перед ним в одних носках и трусах — жалкий, в очередной раз униженный. Он был полностью в его власти, как несколько дней назад — жена врага. Во всем этом была какая-то дикая, запредельная сладость. И с потенцией у Сереги на этот раз все было в норме. Серега почувствовал сильный прилив адреналина и начал стаскивать с Каурова трусы. Ему захотелось увидеть вражье мужское достоинство и как-нибудь над ним надругаться. Вспомнил зону: необязательно же трахать человека, чтобы его опустить, достаточно просто засунуть в него какой-нибудь продолговатый предмет, например горлышко бутылки. Во время отсидки Серега был ненавистником подобных забав. Но сейчас ему остро захотелось трахнуть Каурова — раз и навсегда сломить его волю.

Мужское достоинство врага показалось ему довольно большим почти безволосым опарышем, которого Серега с удовольствием раздавил бы ногой. Он уставился на этот вражий отросток, размышляя, чего делать дальше.