Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Истребил?
— Патронов мало.
— Ты мне город не опустоши.
— Хочешь? Отведешь душу — и стрессом меньше. Рекомендую. — Он протянул Лосеву пистолет.
Военком, при своем колючем характере, отличался двумя качествами, высоко ценимыми Лосевым: он умел слушать и умел молчать. Ему можно было доверить любой секрет, никуда дальше это не уходило. Время от времени они отводили друг другу душу.
Теплая рубчатая рукоять пистолета удобно легла в ладонь. Сквозь сизо-задымленную даль тира смотрели черные зрачки мишеней. Поигрывая приятной тяжестью пистолета. Лосев рассказывал военкому про подготовленный взрыв, попросил связаться с военными, выяснить обстановку.
Военком согласно кивнул. Бритая голова его посверкивала, массивная и шершавая, как абразивный камень.
— Хорошо, что ты решился, — сказал военком. — Силу надо применить. Силу. Раз есть что взорвать, сломать — не удержишь, это у нас обожают.
Лосев прицелился, выстрелил и, не глядя на мишень, приставил дуло себе к виску. Прикрыл глаза.
— Не балуй, — сказал военком. — У меня неприятности будут.
— Зато у меня кончатся. — Палец Лосева лежал на спусковом крючке. С манящей явственностью он ощутил всю малость расстояния между виском и гладким ласковым изгибом крючка. Легкость нажатия притягивала точно магнит. Было странно, что ничтожное движение могло прервать разгар жизни. И вместе с тем манило сделать это движение, заглянуть туда, за близкую занавеску тьмы.
С трудом он оторвал от себя пистолет, положил на барьер. С помощью пистолета все решить просто; военным хорошо: приказано, и никаких рассуждений. Он вспомнил ясность солдатской своей службы, вздохнул.
Военком не задавал лишних вопросов. Ему достаточно было понять, что Лосев нуждается в помощи, и, поняв это, он стал действовать, названивал но каким-то каналам своей спецсвязи, искал знакомых однополчан. Узнал, что в округе еще никакой отмены приказа не получили и инженерное управление то ли готовило своих ребят, то ли они уже выехали, уточнить не удалось. По неприятной улыбочке Лосева военком понял, что Лосев на этом не остановится, и пытался как-то образумить его, остановить, потому что Пашков явно провоцировал на скандал. Впрочем, Лосева не надо было успокаивать, он удивлял военкома своим спокойствием, даже некоторая медлительная плавность появилась в его движениях. Тут же из кабинета военкома он распорядился отправить в область Пашкову телефонограмму, подтверждая в ней отмену взрыва. Бумажка, что твоя броня, — подмигнул он военкому. Они договорились — в случае приезда взрывников военком лично встретит их и попробует уладить без актов и прочих претензий, примет их по всем нормам гостеприимства и завернет назад.
Зная щепетильность военкома, Лосев не представлял, как он организует подобный прием. Но военком, оказывается, рассчитывал на некоего Лапочку, умеющего проводить подобные мероприятия с блеском. Ужин, он же пикник, он же закусон с дороги, как хотите называйте, может быть проведен на квартире военкома, в клубе, в задней комнате ресторана, все будет дешево и красиво. Поэтому деньги, которые предложил Лосев, военком отверг. Деньги ничего не решали. Лапочка вообще, оказывается, презирал применение в своих операциях денежных знаков. От денег все зло и неприятности, утверждал он, отношения между людьми должны строиться не на деньгах, а на услугах. Обмениваться надо услугами, а не деньгами. Военком повторял его плутоватые рассуждения, и Лосев смеялся.
— Ничего не вижу смешного, — обижался военком. — Ты думаешь, он хапуга? Ничуть. Ему нравится ощущение власти. Он может то, что не могут старшие по званию. Он достает большей частью не для себя: копирку — машинисткам, шипованную резину — водителям, путевку в Кисловодск — инвалидам. За это я должен посылать солдат чего-то разгружать, кому-то давать отсрочку, за какого-то ветерана просить без очереди. Иногда кажется, что я у него работаю. Черт знает, что творится. Представляешь — Лапочка двигатель прогресса! По незаменим! И не карьерист, как твой Морщихин.
Он стоял перед Лосевым, широкий, крепкий, излучая отрадное чувство надежности.
— Андрей, ты согласился бы пойти на мое место? — вдруг спросил Лосев. — Председателем?
Военком погладил его, как ребенка, по голове.
— Ни за какие коврижки.
Они посмотрели друг другу в глаза, но военком ничего не спросил. Лосев ткнул его в каменно твердое плечо.
— А жаль!
В это время позвонили из приемной Лосева, сообщили, что на телефоне Пашков. Лосев потянулся, зевнул и попросил передать, чтобы Пашков позвонил через четверть часа.
В вестибюле исполкома он столкнулся с Морщихиным и Рогинским. Полуобняв Рогинского за талию, Морщихин подталкивал его к выходу. Поля шляпы у Рогинского мокро обвисли, желтый плащ был дотемна вымочен дождем, вид у Рогинского был сконфуженный. При виде Лосева он рванулся к нему, но Морщихин крепенько придержал его и сам сквозь зубы представил его Лосеву как главу жалобщиков, явился от их имени и по поручению с протестами, никому не верит, повторяет слухи, в сущности распространяет…
Пока поднимались к Лосеву, Рогинский, заикаясь от волнения, отвергал обвинения Морщихина. Он делал это, сохраняя высокомерие образованного, воспитанного человека, вынужденного пускаться в оправдания, на хамство он отвечал презрительной учтивостью. Он никакой не жалобщик, проситель — да, и на то имеет право как председатель Общества охраны памятников, более того, обязан, ибо к нему обращаются члены правления. Коли на то пошло, товарищ Морщихин накануне заверил их, что вопрос рассматривается со всем тщанием, и вдруг стало известно, что сегодня ночью дом Кислых снесут, чуть ли не взорвут, и на участке начнется строительство.
— Им стало известно! Откуда вам это стало известно? — въедался в него Морщихин. — Слыхали, Сергей Степанович, что делается! Свои источники информации!
Перед входом в кабинет Рогинский тщательно вытер ноги, снял шляпу, отряхнул, плащ скинул, приводя себя в порядок. Мокрые волосы облепили его бледный лоб. Он вынул гребенку, причесал, восстанавливая тщательно уложенную прядь, что маскировала плешивость, переходя в пышные длинные баки. Движения его были машинальны, его расстроило молчание Лосева, отсутствие поддержки. «Да погодите вы, разве в этом суть», — повторял он, страдальчески останавливая Морщихина, но Морщихин напирал все грубее: «Кто это ваш осведомитель, зачем вы его покрываете? Мы с ним разберемся! Давайте выкладывайте, а может, это вы сами, а?»
Рогинский, несколько теряясь, соглашался, что, возможно, и слухи, возможно, затем он и пришел в исполком к Морщихину, чтобы спросить.
Все трое как вошли — не садились. Лосев стоял за своим дубовым письменным столом, львиные морды скалились на пузатых тумбах — стол, который он отказался сменить, несмотря на все уговоры. Стоял, упираясь пальцами в зеленое сукно, и лицо его было так же неподвижно, как дубовые морды львов.
Но в этот момент он заинтересовался. Спросили? Что ответил на ваш вопрос Морщихин? Он выяснил это быстро, не дав Морщихину вмешаться. Разумеется, тот отпасовал на Лосева. «Этим вопросом теперь ведает сам шеф» — вот что сказал Морщихин, переадресовал на всякий случай, сказал, что Лосеву известны сигналы общественности и нечего поднимать волну и будоражить население. По тому, как Рогинский, комкая шляпу, подбирал слова, ясно было, что говорилось куда грубее, но Рогинский брезговал повторять эти слова.