о том, как грустно, что он ничего не сделал на свой день рождения. Кто-то молодой и с возможностями. Мои родители каждый год устраивали мне вечеринку в трейлерном парке, все собирались вместе, чтобы пообедать. Там будет музыка и Slip 'N Slide. Это был не Мир Диснея, но он был особенным для меня.

Никто не заслужил ненавидеть день своего рождения.

Даже Алистер.

— Давай займемся чем-нибудь. — предлагаю я, глядя на него, когда он смотрит на меня так, будто ты шутишь.

— Что будем делать? Он проводит языком по зубам, ухмыляясь, как будто ничего хорошего не замышляет, и я позволяю возбуждению течь сквозь меня, вместо того чтобы пытаться его остановить.

— Все, что пожелаете. Это твой день рождения, ты должен насладиться хотя бы одним из них, прежде чем тебе нужно будет использовать эту монету.

— Я сказал тебе, что не праздную. Его дыхание обдувает мое лицо, когда я встаю перед ним.

— Да и мне все равно. К тому же ты мне должен. Ухмылка появляется на моем лице, захватывая меня. Я не была уверен, во что мы войдем, но я знал, что мне это понравится.

— Что я мог тебе быть должен, Брайар? — То, как он произносит мое имя, мягкое, и мне нравится, как оно звучит на его языке, особенно когда он поднимает обе брови, поддразнивая меня.

Медленно поднимаю средний палец вверх, демонстрируя инициалы на моей коже, сбрасывая его с себя.

— Ты должен мне за то, что украл у меня мой первый опыт татуировки. Так что на самом деле дело даже не в твоем дне рождения, а в том, что ты выдумываешь это передо мной.

Из его уст вырвался смех, похожий на гром. У меня перехватило дыхание от резкого звука, а желудок затрепетал от того, насколько мне это понравилось.

И это был звук, которого я хотела больше всего.

Я никогда раньше никого не приводил в этот дом, кроме ребят, да и то ненадолго. Я не был уверен, зачем вообще привел ее сюда, не было никакой причины приходить сюда. Нет причин показывать ей дом, потому что он изначально не был домом.

Может быть, какая-то часть меня хотела показать ей, что купило меня все это богатство.

Огромный дом, в котором никого нет. Без любви и без тепла в поле зрения.

Это была просто дорогая мебель и переоцененные светильники.

— Здесь мог бы разместиться весь город, в котором я выросла. —говорит она, глядя на кухню, пока я промываю окровавленные костяшки пальцев теплой водой.

Ее глаза блуждают по нему, она ходит вокруг, проводит пальцами по всему на стойке, пока я прислоняюсь к раме, задаваясь вопросом, о чем она думает.

— Хорошо, но…

— Не то, что вы ожидали?

Она кивает: — Дом должен быть местом, где ты можешь самовыражаться. Никаких фотографий твоей семьи, ничего утешительного, это, — говорит она, раскинув руки, — похоже на дом для показов. Не похоже, что здесь кто-то живет.

Я мог бы посмеяться над тем, насколько это иронично.

— Это дом. Не дом. говорю честно.

— Поэтому ты их ненавидишь? Вот почему ты ненавидишь свою семью? Она не смотрит на меня, когда спрашивает, вероятно, шокируя себя смелостью задавать мне такой вопрос.

— Я не ненавижу их за то, что они относятся ко мне как к чужаку. Я ненавижу их за то, что они взяли меня с самого начала, за то, что они знали, что у них есть сын, которого они будут ненавидеть до конца его жизни. — Я чувствовал ее, медленно пытающуюся распутать змеи, обвившие мое тело. Робко пытаясь придумать способы проникнуть в мою голову, под мою кожу даже больше, чем у нее уже было.

— Нельзя так говорить. Раньше должно было быть что-то хорошее, родители не просто так презирают своих детей с рождения, Алистер. Должна быть причина.

Мои кулаки начинают болеть от насилия. Я смотрю на засохшую кровь, стекающую по канализации в раковину.

Наивная.

Вот кто она.

Даже она, девочка, которая выросла ни с чем, думая, что, возможно, видела все плохое, что может предложить мир, все еще была наивной по отношению к жестокости людей.

Вот что я хочу ей сказать. Не у всех есть причина делать дерьмовые вещи. Они просто испорченные люди в этом мире, потому что они могут быть такими.

— Мы не об этом. Я заканчиваю разговор. Не нужно, чтобы она ковырялась больше, чем она уже есть.

— Хорошо, — тихо бормочет она, — где ванная?

Указав ей правильное направление, я взял телефон, чтобы проверить сообщения от парней.

Сайлас прислал нам фотографию, когда мы были детьми, может быть, восьми или девяти лет, которую его отец сделал после того, как мы провели день, стреляя друг в друга из нерфганов. Волосы Рука все еще длинные, наши лица постарели, но это все еще мы. В моем мозгу не было счастливого воспоминания, частью которого они не были. Без них не было добра, даже несмотря на все зло.

Он быстро добавил: — HB.

Тэтчер сделал комментарий о том, что я до сих пор одеваюсь как восьмилетний ребенок, на что я ответил смайликом со средним пальцем.

Звук работающего душа, а затем громкий грохот эхом разносится по коридору, и я сразу же нахожусь в состоянии повышенной готовности. Дориан и мои родители были в Сиэтле на выходных на какой-то конференции, если бы не они, Брайар не ступил бы ногой на территорию, даже если бы я хотел показать ей реальность того, что я вырос здесь.

Итак, мой вопрос был в том, что, черт возьми, она делала?

Я иду в ванную, дверь слегка приоткрыта, ровно настолько, чтобы сквозь нее выходил свет.

— Невежливо принимать душ в гостях у людей, не пригласив их предварительно. —говорю я громко.

Когда я не слышу ответа, я двигаюсь немного быстрее, полностью открываю дверь и обнаруживаю, что она пуста, даже в стеклянном душе нет