Внизу энергичным почерком было приписано:

«Теперь яйца у тебя есть».

Тяжело дыша, Найджел выбрался на крышу. Несмотря на обмотанную вокруг головы скатерть, сажа проникала повсюду, забив уши, глаза, нос. В одном месте дымоход был таким узким, что Найджел чуть не поддался отчаянию. Тем не менее он, извиваясь, протиснулся вперед и добрался до верха, где разбил заслонки и оказался на свободе. Тело его еще болело после избиения, но он по крайней мере больше не хромал.

Найджел отвязал от пояса веревку, на которой висела наволочка с полотенцем, чистой рубашкой и шейным платком внутри. Он нашел лужицу дождевой воды в водосточном желобе, вымыл руки и лицо, а затем переоделся. С брюками и сапогами ничего сделать было нельзя. Пришлось оставить их такими, какими они были.

Он подполз к краю крыши. Во дворе и на пустынной улице дежурили вооруженные люди. Катрин была слишком опытна, чтобы оставить его без охраны, даже если обрекла на голодную смерть. Независимо от того, пала Бельгия под ударами Наполеона или империя рушились, как карточный домик, Фрэнсис должна была иметь пищу. Девушка напоминала ему Белоснежку, спящую мертвым сном в своем гробу. Это причиняло ему душевные муки.

Найджел перебрался через конек крыши и соскользнул к соседнему дому. Оттуда он спрыгнул на балкон. Открытое окно вело на лестницу. Через несколько минут он уже шагал по улице. У него были деньги. Монеты все время лежали в кармане, спрятанные в куске воска для печатей. Не скрываясь, он медленно обошел рынок и приобрел веревку. Купил и всяческие деликатесы, которые должны были прийтись по вкусу Фрэнсис.

Для того чтобы взобраться наверх, потребовалось больше мужества. Если бы охранники на улице подняли головы, то увидели бы его, беспомощно распластавшегося на стене дома с висящим на плече мешком. Но никто его не заметил, и громкие выстрелы не потревожили этот сонный полдень. Водосточная труба помогла ему перебраться через карниз. Когда с помощью веревки он стал спускать в дымоход мешок, вниз посыпались куски сажи. Но сначала он поцеловал каждую бутылочку и кувшинчик, что, конечно, было совершеннейшей глупостью.

Все тело Найджела болело. Попытайся он проделать все это вчера, у него не хватило бы сил вскарабкаться вверх по дымоходу, чем он был обязан Катрин. Разумеется, он был обязан ей и кое-чем еще. Теперь он больше никогда не сможет заняться любовью с Фрэнсис, не получив новых доказательств ее холодности.

По крышам Найджел покинул улицу Арбр, а затем неслышно спустился в маленький дворик, где снимал квартиру месье Мартин. Дома ли он? Ушло ли донесение к Веллингтону? Найджел легко взбежал по ступенькам и постучал в дверь.

Она приоткрылась. На выглянувшем в щель бесстрастном лице отразилось явное удивление.

– Мартин, – сказал Найджел, – слава Богу. Донесение ушло?

– Вчера. А почему вы еще в Париже? Входите!

– Нет, я должен немедленно ехать на север. Но в доме на улице Арбр заперта мисс Вудард. Ее усиленно охраняют, но мы должны во что бы то ни стало вызволить ее оттуда и отправить в Англию.

Ослепительная вспышка сверкнула у него перед глазами, затем рассыпалась радужными искрами. Затем все погрузилось во тьму.

Фрэнсис перенесла продукты в кладовую и провела пальцами по корешкам стоящих на полке поваренных книг. Он вернется за ней. Когда? Не сегодня – это точно. Но она будет ждать. И не будет ругать эту новую тюрьму. Скоро Найджел должен прийти за ней. А пока нужно заняться йогой и медитацией. Она должна ждать.

Прошел день. Фрэнсис съела клубнику и сливки, сделала себе салат.

На следующее утро сварила яйца. Она ела их с хлебом и маслом. Это было в четверг. Их заперли здесь в понедельник. Каждое утро Фрэнсис делала отметку, чтобы не потерять счет дням. Если он не вернется, у нее кончатся продукты. Тогда единственное, что останется, это дымоход. Она с ужасом думала об этом.

В субботу Фрэнсис проснулась от шума дождя. Она села по-турецки на груду подушек и задумалась. Неужели он бросил ее здесь? Его нет почти неделю. Неужели он не представляет, каково ей в этой тюрьме? Даже если он отправился в Бельгию, то пора бы уже вернуться!

Девушка встала и принялась беспокойно расхаживать по кухне. Если ей суждено когда-нибудь выбраться из этого погреба, то будущее у нее может быть только одно – свобода. Она должна быть свободна! Лорд Трент заплатит ей. Каким-то образом ей придется жить на эти деньги. Какая бы бедность ее ни ждала, но над головой у нее будет чистое небо – иначе она сойдет с ума. И она никогда, никогда не будет ничьей содержанкой.

Фрэнсис доела хлеб и фрукты, оставив только немного масла, два яйца и мерку овсяной муки. Со смехом, близким к истерике, она взглянула на рецепт овсяного пудинга. Нужно будет приготовить его на обед. Если завтра Найджел не вернется, она должна подняться по дымоходу. Фрэнсис понимала, что на это у нее не хватит ни воли, ни сил. Неужели мужество окончательно покинуло ее? Она уронила голову на руки и попыталась забыться.

Перед его глазами разливалась чернота. Воздух был душным и спертым. Его скрутили по рукам и ногам, как цыпленка, приготовленного для жаркого. Глаза ему завязали грязной тряпкой. Он не мог определить, сколько прошло времени. Периодически он засыпал. Изредка сквозь повязку пробивался свет лампы, когда ему приносили еду или ночной горшок. Поскольку руки его были скованы за спиной наручниками с железной цепью, за ним ухаживали, как за ребенком. Значит, тюремщики понимали, что ему ни на секунду нельзя давать свободу.

Найджел терпел все это, потому что у него не было выбора. Но не унижение и не предательство вызывало волну черной ярости. Он не находил себе места от своей беспомощности и тревоги за Фрэнсис. В его мозгу всплывали жуткие картины. Фрэнсис! Неужели ее оставят умирать голодной смертью в этом проклятом подвале? Но если позволить слепой ярости взять над собой верх, то можно сойти с ума. Теперь ему стало ясно, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Все эти четыре года он старался отгородиться от мира, найти убежище в стройных колонках цифр и загадочных кодах. Он бежал от чувств, даже от музыки. Когда же Фрэнсис вернула его в живой мир, враги заточили его в темницу, оставив ему только собственные мысли. Собрав остатки самообладания, Найджел вспомнил ночь в Лондоне, когда Фрэнсис спасла его от безумия, когда его разум отступил перед чем-то более древним и глубоким.

«Ш-ш. Сосредоточьтесь. Начните с тишины комнаты. Слушайте ее, как вы слушаете музыку. Если вам в голову приходят какие-то мысли, гоните их и возвращайтесь к безмолвию… Слушайте тишину».

Музыка. Почему он отверг ее? Из-за матери, которая любила музыку и умерла, не дождавшись его приезда? Из-за России и того человека, что играл на балалайке и пел непристойные песни? А может быть, потому, что не мог позволить, чтобы эти руки касались скрипки? В его мозгу звучал неистовый ритм, напоминавший эхо от падающих деревьев. Неужели он боится открыть свою душу этим звукам? Мелодия заполнила его. Возвышающая и волнующая великая музыка. Он вбирал в себя эти несущиеся на крыльях ветра симфонии, открыл свой разум непостижимому покою, который ждал его впереди.