— Значит, она прибыла в Северную Столицу спустя два дня после моего… отъезда?

Юноша был терпелив. Подчеркнуто терпелив; это было частью его профессии.

— Именно так. Вы отправились — и на рассвете следующего дня отправилась госпожа Шанталья… Кстати, не хотели бы вы оставить в нашей гостевой книге отзыв о путешествии? Ведь очень редко господа, путешествующие проекционно, возвращаются к началу своего пути… Жаль, очень жаль, что вы не заказали обратной дороги.

А ведь и вправду, подумал я. И вспомнил Ору: «Не надо заказывать обратного пути. Плохая примета…»

Куда уж хуже.

Значит, я узнал о гибели Оры почти сразу же. «Ныне покойн.», сообщила сабая, а Ора тем временем лежала, окровавленная, на земле…

С чего я взял, что ее убили? Откуда эта картина — женщина в черном платье, с красными от крови волосами, в черной луже?

— Не желаете ли, господин зи Табор, воспользоваться услугами нашей конторы для путешествия в столицу? — осведомился Коршун-младший.

— У меня больше нет денег, — сказал я глухо.

* * *

Я вошел так тихо, что он не заметил меня. Стоял у своей конторки, что-то подсчитывая, мусоля огрызок карандаша; голова его обвязана была шелковым платком, но я-то знал, что это не мигрень и тем более не щегольство. Под платком пряталась серебряная монетка, которую я прилепил ему на лоб. Давно. Целую вечность назад. Еще жива была Ора…

Его племянник — а первым помощником у трактирщика был именно племянник — замер в углу, будто завороженная рептилией мышка.

— Хозяин, — сказал я хрипло.

Бьюсь об заклад, он узнал мой голос прежде, чем оглянулся.

И потому оглянулся очень медленно. Мертвой хваткой стиснув свой карандашик — будто оружие, будто он собирался обороняться…

Я долго решал, стоит ли возвращаться в эту гостиницу. Именно потому, что мне не хотелось этой сцены. Этого взгляда не хотелось — ого, а у трактирщика есть достоинство, и он посмотрел мне в глаза именно так, как я того заслуживал.

Как на изувера, чье превосходство в силе не делает его ни на волос благороднее.

Конечно, следовало обойти гостиницу стороной; еще не поздно и сейчас — усмехнуться презрительно, развернуться, уйти…

— Я сожалею, — сказал я хрипло. — Приношу свои глубокие извинения. Я ошибся тогда… в подсчетах.

Он все еще смотрел. Бледное лицо его понемногу наливалось краской, а в глазах стоял ужас — как будто гремучая змея приползла к нему с клятвой в любви.

Я подошел вплотную.

Протянул руку — он отпрянул, но, памятуя нашу последнюю встречу, сопротивляться не стал.

Я снял платок с его головы. Да, монетку пытались отлепить, и порезы — следы этих попыток — затянулись не так давно…

Серебряный кружок упал мне в ладонь, профилем Ибрина Второго кверху. На монете король был еще без бороды…

— Прошу прощения, — сказал я еще раз и положил монету на конторку.

Трактирщик прижимал ладонь ко лбу.

Я переступил с ноги на ногу, раздумывая, следует ли еще что-то сказать или сделать. Не придумал; неловко кивнул. Развернулся. Вышел.

* * *

«…И еще я обещала рассказать тебе, как сложилась судьба прочих девочек из нашего пансиона. Ты знаешь, у нас очень тесная дружба по сей день… Со всеми, исключая, пожалуй, Вику. Она и в отрочестве была честолюбива, ее амбиции простирались так далеко, как ни одна из нас и грезить не смела… И что ты думаешь? Впрочем, все по порядку.

Многие из нас мечтали выйти замуж за мага. То есть, как ты понимаешь, всех развлечений у нас было — сидеть на крылечке и фантазировать, кто б за кого замуж пошел… Как жаль, что я не могу познакомить тебя с моим Винком! Когда мы поженились, он был просто учеником назначенного колдуна, и неясно было, выдержит испытание либо нет, и какую степень дадут. Но я — пойми! — вышла за Винка не потому, что он должен был получить магическое звание — вовсе нет! Я полюбила его всем сердцем — осенило меня то самое чувство, о котором грезилось в пансионе…

И он выдержал испытание, вообрази себе, и дали ему степень — вторую, а это для назначенного мага едва ли не высший балл! Я была совершенно счастлива… Впрочем, все по порядку.

Вика… Ну и амбициозная, скажу тебе, особа! Через полгода после нашей с Винком свадьбы — я уже в тягости была — узнаю, вообрази себе, что Вика вышла… за наследственного! Вообрази, что за выходка… Всем известно, что наследственные колдуны обращаются с собаками куда лучше, нежели с женами. Вику предупреждали настойчиво и неоднократно: подумай, что ты делаешь, дурочка! Но если уж кому вожжа под хвост попадет — ничего тут на поделать, так и проживет всю жизнь с вожжой под хвостом…

…Да, так о чем это я? А, Вика…

Как ей пророчили, так и сложилось. Первый год они прожили в мире и согласии, потом Вика возьми да роди мальчика, а мальчик, вообрази, отцовского-то дара и не перенял! Не вышло колдуненка… Муженек Викин помрачнел, пожестче себя поставил, да все еще ничего… На другой год Вика возьми да роди девочку! А девочка, знаешь, наследства колдовского не получает никогда, ни единая девчонка колдуньей покуда не родилась… Тут-то муженек наследственный и показал свою натуру… Вика при нем — все равно что тварь бессловесная, а то и вовсе вещь. Рожает ему, как крольчиха, год за годом, и все — девочки! Пятеро уж насобиралось, да тот мальчишечка старший, наследства не перенявший — шестой… И на кого она стала похожа, честолюбивица наша! Глаз от земли не поднимает, половицей боится скрипнуть, а брюхо то пузырем надувается, то мешком пустым виснет. Вот куда амбиции заводят, вот как выходить за наследственных… Не люди они вовсе. Не наша кость, не наша кровь. Сторонись их…»

* * *

Едва переступив порог своего дома, я кинулся в подвал, к заветной банке.

Подставка для обуви попыталась было стянуть с меня сапог — я довольно грубо наподдал ей. Время дорого; я вернулся домой не за тем, чтобы отдыхать. Я пришел за деньгами…

Противно взвизгнули несмазанные петли. В рыже-коричневой тьме стеклянная банка показалась железной, ржавой.

Плеснуло под ногами — я поскользнулся и чудом удержался, чтобы не упасть. Опустил глаза…

На земляном полу маслянисто поблескивала бурая лужа. Пахло болотом — затхлым, мертвым, без единой лягушки.

Я поднял глаза на банку.

Трещина не бросалась в глаза. Ее можно было принять за неровную полоску на стекле — но это была трещина. Круглый сосуд лопнул, как перезревший плод; когда я, уже все понимая, но еще не решаясь верить, снял тяжелую крышку с вензелем Таборов — внутри банки обнаружилась пустота.

Влажная гниль.

Условия, несовместимые с деньгами.

* * *