– Ах, только не вы! – воскликнул он кокетливо и замахал на меня руками в приступе девичьей стыдливости. Потом снова попятился.

– У меня нет для тебя времени, – с отвращением сказал я ему, – я должен быть у Верити и не могу заставлять его ждать. – Я скатился с кровати и встал, чтобы привести в порядок одежду – Вон из моей комнаты!

– Ах, какой тон. Было время, когда Фитц лучше понимал шутки. – Он сделал пируэт и оказался в центре комнаты, где внезапно остановился. – Ты действительно на меня сердишься? – спросил он в упор.

Я удивился, не ожидая от него таких прямых слов. Я обдумал вопрос.

– Сердился. – Я насторожился. Не пытается ли он намеренно вывести меня из себя? – Ты сделал из меня шута в тот день. Спеть такую песню перед всеми этими людьми!

Он покачал головой:

– Не присваивай себе чужих титулов. Только я шут. А шут это всегда только я. Особенно в тот день, с этой песней перед всеми этими людьми.

– Ты заставил меня усомниться в нашей дружбе, – сказал я резко.

– А, хорошо. Потому что все прочие должны всегда сомневаться в нашей дружбе, если мы действительно хотим остаться друзьями без страха и упрека.

– Понятно. Значит, ты просто хотел посеять слухи о вражде между нами? Теперь я понимаю. Но все равно я должен идти.

– Тогда всего хорошего. Счастливо тебе поиграть топорами с Барричем. Постарайся не онеметь от того, чему он тебя сегодня научит. – Он подкинул два полена в затухающий огонь и устроил великолепное представление, усаживаясь перед очагом.

– Шут, – начал я в замешательстве, – ты мой друг, я знаю. Но мне не нравится, что ты хочешь остаться в моей комнате, когда меня здесь не будет.

– А мне не нравится, что другие входят в мою комнату, когда меня там нет, – насмешливо парировал шут.

Я отчаянно вспыхнул.

– Это было давно. И я извинился за свое любопытство. Уверяю тебя, я никогда больше этого не делал.

– И я не буду после сегодняшнего дня. А когда ты вернешься, я извинюсь перед тобой. Это тебя устроит?

Я опаздывал. Баррич не будет в восторге от этого. Ничего не поделаешь. Я поправил край смятой постели. Мы с Молли лежали здесь. Внезапно это стало моей личной территорией. Я старался выглядеть как можно спокойнее, накрывая перину стеганым одеялом.

– Почему ты хочешь остаться в моей комнате? Ты в опасности?

– Я живу в опасности, Фитци-Фитц. Как и ты. Мы все в опасности. Я хотел бы остаться здесь на некоторое время и попытаться найти средство борьбы с этой опасностью или хотя бы способ уменьшить ее, – он мотнул головой в сторону свитков.

– Верити доверил их мне, – смущенно сказал я.

– Очевидно, потому, что он доверяет твоим суждениям. Может быть, по этой же причине ты доверишь их мне?

Одно дело доверить другу то, что тебе принадлежит. Совсем другое – разрешить ему трогать то, что кто-то другой дал тебе на сохранение. Я понял, что не сомневаюсь в искренности шута.

– Может быть, разумнее будет сперва спросить Верити? – предположил я.

– Чем меньше связь между Верити и мной, тем лучше для нас обоих.

– Ты не любишь Верити? – я был поражен.

– Я шут короля. Он будущий король. Пусть ждет. Когда он станет королем, я буду принадлежать ему. Если до этого времени всех нас не перебьют из-за его мудрых действий.

– Я не желаю слышать ничего против принца Верити, – сказал я ему тихо.

– Нет? Тогда тебе лучше ходить с заткнутыми ушами.

Я подошел к двери и положил руку на замок.

– Мы должны идти, шут. Я уже опоздал, – я пытался говорить ровно. Насмешка над Верити ранила меня так глубоко, как будто шут нанес мне личное оскорбление.

– Не будь шутом, Фитц. Это моя роль. Подумай. Человек может служить только одному господину. Что бы ни произносили твои губы, твой король Верити. Я тебя не упрекаю за это. Упрекнешь ли ты меня за то, что мой король Шрюд?

– Я не упрекаю тебя. Я и не смеюсь над ним в твоем присутствии.

– Ты и не приходишь к нему, как бы я тебя ни уговаривал.

– Я был у его дверей только вчера. Но меня не впустили. Сказали, что он плохо себя чувствует.

– А если бы это произошло у дверей Верити, принял бы ты это так безропотно?

Это заставило меня остановиться и подумать.

– Вряд ли.

– Почему ты так легко отступаешься от него? – шут говорил тихо, как человек глубоко огорченный. – Почему бы Верити не побеспокоиться о своем отце, вместо того чтобы переманивать на свою сторону людей Шрюда?

– Меня не переманивали. Скорее, это Шрюд не захотел больше видеть меня. Что до Верити, то я не могу говорить за него. Но всем известно, что из своих сыновей Шрюд предпочитает Регала.

– Всем известно? А известно ли всем, куда на самом деле направлены помыслы Регала?

– Кое-кому известно, – ответил я быстро. Это был опасный разговор.

– Подумай об этом. Оба мы служим тому королю, которого любим больше. Но есть и другой, которого мы любим меньше. Не думаю, что нам есть из-за чего спорить, Фитц, пока мы едины в том, кого мы любим меньше. Давай, признайся мне, что у тебя почти не было времени, чтобы взглянуть на эти свитки, и я напомню, что время, которого у тебя не было, улетело слишком быстро. Это не та работа, которая может ждать удобного случая.

Я обдумывал свое решение. Внезапно шут подошел ближе. Его взгляд всегда было нелегко выдержать и еще труднее прочитать. Но по тому, как он сжал губы, я догадался о его отчаянии.

– Я буду меняться с тобой. Я предложу тебе сделку, которой не предложит никто другой. Я обещаю тебе открыть тайну, которой владею, после того как ты разрешишь мне поискать в этих пергаментах другую тайну, которой там может и не быть.

– Какую тайну? – спросил я неохотно.

– Мою тайну. – Он отвернулся и уставился в стену. – Тайну шута. Откуда он пришел и почему. – Он искоса взглянул на меня и больше ничего не сказал.

Любопытство двенадцатилетней выдержки захватило меня:

– Добровольно?

– Нет. Как я сказал, я предлагаю это в качестве сделки.

Я задумался. Потом заявил:

– Увидимся позже. Запри дверь, когда будешь уходить.

И я вышел.

По коридору сновала прислуга. Я безнадежно опаздывал. Я ускорил шаг, а потом побежал. Я не задержался перед лестницей на башню Верити, взлетел по ступенькам, стукнул один раз и вошел.

Баррич приветствовал меня недовольной гримасой. Мебель в комнате была уже сдвинута к одной стене, за исключением стоявшего у окна кресла Верити. Принц уже сидел в нем. Он повернул ко мне голову. Глаза его все еще были отстраненными. Он выглядел одурманенным, лицо его было расслабленным, и на это больно было смотреть человеку, понимающему значение такой расслабленности. Голод Скилла сжигал его. Я боялся, что то, чему он хотел учить меня, будет только увеличивать этот голод. Тем не менее ни один из нас не мог сказать “нет”. Вчера я научился кое-чему. Это был неприятный урок, но, однажды усвоив, его уже нельзя было забыть. Я знал теперь, что сделаю все возможное, чтобы отогнать красные корабли от наших берегов. Я не был королем. Я никогда не буду королем. Но народ Шести Герцогств принадлежит мне, как и Чейду. Теперь я понимал, почему Верити растрачивал себя так безрассудно.